Швыдкой: Надо уметь расслышать миф в обыденности
Парадоксальным образом оно возвращает каждого посетителя и в "детство" европейской цивилизации, и в наше собственное детство, в чудесные или не слишком чудесные школьные годы, когда в ранцах учеников пятого класса хранился учебник истории, на обложке которого была изображена голова задумавшейся Афины Паллады. Увидев ее в подлиннике, который некогда украшал Акрополь, снова становишься школьником, у которого от встречи с чудом перехватывает дыхание. Личное время твоей жизни словно смыкается с большим историческим временем. Глядя на скульптуры Зевса и Артемиды, Геракла и Аполлона, примеряя на себя шлем, в котором, наверное, Гектор сразил Патрокла, ты чувствуешь себя частицей в песочных часах тысячелетий. И одновременно полагаешь, что твоя судьба и твое бытие имеет некий смысл и значение. Хотя твердо помнишь, кто плетет нити судеб героев и полубогов, кто властен их прервать. "Герои гибнут, когда вступают на красный ковер, предназначенный только богам" - в памяти всплывают странные пророчества, за которыми сегодня не надо спешить к дельфийским оракулам. И снова завораживают строки Софокла: "Много есть чудес на свете, / Человек их всех чудесней..." С этой верой отправлялись в свои героические путешествия Одиссей и Ахиллес, Эдип и Антигона... Реальные судьбы в мифологическом пространстве, где правит рок, против которого бунтуют трагические герои. Надо расслышать миф в обыденности. Или возвысить обыденность до мифа.
Всему этому научили нас греки, их мифы, их легенды, их история, которая обрела могущество благодаря возвышенной тяге к сочинительству. Реальная и легендарная Греция переплетены накрепко, неразрывно - и не хочется думать, что достоверно, а что выдумано. Достоверна поэзия мифа, которая кружит голову, из которой, как кажется, невозможно освободиться.
И понимаешь, почему сегодня, как и два, и три тысячелетия назад, все чаще звучат слова: "Не трогайте наши мифы. С ними жили наши предки. С ними хотим жить и мы". Очная ставка с историей куда трагичнее, чем любое мифологическое бытие. Но дело, видимо, не только в этом. Гилберт Честертон весьма убедительно объяснил, почему легенда вызывает большее уважение, чем история, - легенду сочиняет "вся деревня", а историю пишет "одинокий сумасшедший". "Мир желает быть обманутым, так пусть же его обманывают", - эти слова Карло Карафы, кондотьера и папского легата, кардинала, ставшего главой канцелярии Папы Павла IV, могут начертать на своих знаменах любые технологи, работающие с общественным сознанием в новейшее время. При том что надо понимать: никто никогда не творил "опиум для народа", сам народ творил этот "опиум", который помогал ему чувствовать себя комфортно в океане трагической неопределенности. Именно поэтому человечество похоже на мальчика, который спрашивает ученого отца: "Папа, объясни мне, зачем нужна история..." Этот вопрос, как известно, побудил Марка Блока, выдающегося историка, убитого фашистами, написать одну из самых важных для меня книг на свете - "Апологию истории". Ремесло историка сродни искусству врача-офтальмолога, который должен вернуть остроту зрения людям, привыкшим плохо различать картину Вселенной.
Не хочу быть самонадеянным - у меня нет рецепта, как исправить мир и людей, в нем обитающих. Тем более что всю свою жизнь безуспешно пытаюсь выбраться из плена представлений, которые казались истинными до определенной поры, диктовали правила поведения, способы решения социальных и личных проблем. Расставание со страной "реального социализма", создавшей свою самодостаточную мифологию, оказалось мучительнее, драматичнее, чем кажется сегодня. Историческая трагедия породила миллионы личных трагедий. Не могу сказать, что навсегда распрощался с марксизмом, - это было бы легкомыслием. В периоды исторических катастроф он предлагает весьма серьезную методологию постижения их причин и следствий. Но не дает, разумеется, ответов на все вопросы бытия, над которыми ломали голову ученые разных направлений. Многие справедливо утверждали, что бытие не всегда определяет сознание. Случается и наоборот. Чему доказательство - природная склонность человечества к мифотворчеству. Стремление не только творить мифы, но и жить внутри них.
Европейская история выросла в пространстве греческой и римской античности, где мифология не поглотила до конца историографию. Она добилась признания в эпоху христианства, которое, по справедливому замечанию М. Блока, является "религией историков". Но история, как и любая другая наука, демифологизировала представления о мире и человеке. В коротких заметках невозможно рассказать о том, как христианство - восточное и западное - искало и находило определенный компромисс с научным знанием. Но подлинная наука неизменно, по природе своей, стремится к разрушению сакральности, к разгадке тайн мироздания - и в этом не ведает авторитетов. Научная история - не исключение. Но мы и сегодня, как и три четверти века назад, когда М. Блок писал свою книгу, находимся на стадии "экзамена совести": "Всякий раз, когда наши сложившиеся общества, переживая беспрерывный кризис роста, начинают сомневаться в себе, они спрашивают себя, правы ли они были, вопрошая прошлое, и правильно ли они его вопрошали". Ведь "нас возвышающий обман" дороже только тьмы "низких истин". А истины бывают и высокими.