Поделиться
Сергей Есенин (Из поэмы "Сорокоуст")
Где-то в кубанских степях привиделась Есенину эта трогательная картинка: жеребенок бежал за поездом. Поэт вспоминает об этом и в письме любимой девушке.
И - жеребенок неожиданно предстает батькой Махно!
"Ехали мы из Тихорецкой в Пятигорск, вдруг слышим крики, выглядываем в окно и что же видим, за паровозом, что есть силы, скачет маленький жеребёнок, так скачет, что нам сразу стало ясно, что он вздумал почему-то обогнать его. Бежал он долго, но под конец стал уставать и на какой-то станции его поймали. Эпизод для кого-нибудь незначительный, а для меня он говорит многое. Конь стальной победил коня живого, и этот маленький жеребёнок был для меня наглядным, дорогим, вымирающим образом деревни и ликом Махно. Она и он в революции нашей страшно походит на этого жеребёнка тягательством живой силы с железной...".
Об этом человеке написаны тома. Но есенинские строчки, пожалуй, лучшее из того, что довелось мне прочитать о Несторе Ивановиче Махно. Особая им цена в том, что Есенин и сам погиб потому, что был таким же обессилевшим жеребенком. И его, поэта, очень многое роднит с атаманом. Прежде всего - боль за трагедию деревни. Но и тяга к прекрасному. Известно, что Махно тоже писал стихи. И они далеко не графоманские:
Есенин жил стихией народного бунта в поэме "Пугачев".
Махно осуществлял стихию этого бунта в жизни.
3наменитый писатель русского зарубежья Марк Алданов видел Махно в Париже. Недолго уже оставалось Нестору Ивановичу ходить по земле. И он уже ничем не напоминал некогда грозного атамана:
Можно легко представить, чем он занялся, придя с кладбища. Из мирных дел Махно знал лишь сапожное. В Париже научился из цветной тесьмы и бечевок плести легкомысленную обувку для дешевых девиц соседнего с ним заведения мадам Телье - нечто среднее между ветхозаветными сандалиями Суламифи и русским лаптем. Беспечные девицы и не предполагали, насколько знаменит их сумрачный кутюрье...
Жестокая ирония судьбы: последние годы он прожил в большом городе.
Города Махно ненавидел.
Город - враг. Вся беда, свалившаяся на сирого крестьянина, вышла из города. Город ненасытен. Тысячью длинных, жадных железных рук он шарит по подклетям и амбарам. От него - гибель. Город грабит. Вся власть, которая не дает крестьянину жить божескими правилами на земле, придумана в городе, и она ненастоящая, чужая, гибельная. С городом крестьянину не по пути. Он страшнее чумы, его колокольным звоном не отгонишь. Значит, его надо убить.
Вот отношение Махно, жестокого практика гражданской войны, к городу и горожанину. Вид и сущность интеллигенции, которая живет в городе и придумывает законы, как обобрать и унизить деревню, инстинктивно враждебны батьке Махно и его черноземному воинству.
Вот наблюдение некой Н. Сухогорской за поведением махновца, заметившего на городской улице человека в шляпе:
- Ишь, в шляпе... интеллигент видно, прикончить бы...
Позже эту фразу на свой лад повторит известный испанский генерал, воевавший на стороне Франко: "Когда я слышу слово "интеллигент", моя рука тянется к кобуре".
Не думаю, что нынешняя крестьянская Россия, в очередной раз замордованная городским реформаторством, много лучше думает о своей интеллигенции. И в этом - печальное для нас бессмертие махновского наследия.
Но он был и теоретиком. Наивным и неожиданно трогательным. Раз города не дают настоящей свободы, бросайте города. Их песенка спета, и настоящему вольному человеку там не место. Идите весело в сёла, степи и леса. Идите к батьке Махно - и мы вместе будем строить новую, лучшую, осмысленную крестьянскую жизнь. Жизнь, обеспеченную земными плодами, которые добудем вместе. Сами и придумаем, какая у нас будет власть...
Советские историки дружно осмеяли детскую батькину политграмоту. При том что европейская мысль, задохнувшаяся в городском угаре, давно провозглашает нечто подобное. О духовном бесплодии городов говорили Макс Нордау и Освальд Шпенглер, и им при этом заглядывали в рот. А батько Махно ничего нового не придумал. В своей идеальной республике "Махновия" он просто хотел воплотить давнюю крестьянскую мечту о Беловодье - вольном справедливом царстве. Множество неспокойных русских людей разбрелись когда-то по земле, чтобы отыскать это крестьянское царство окончательной справедливости. А некоторые захотели построить его там, где живут, и батька относился к последним.
Только вот строил он свое царство справедливости силой.
Жестокость его также была наивна, а значит, тем более страшна.
Махно винят в том, что он не обладал убеждениями - ни красными, ни белыми, ни зелеными, ни даже анархистскими, хотя к ним, анархистам, формально себя причислял.
Это неверно. У него была постоянная мысль о крестьянской республике в Гуляй-Поле, и с теми, кто мешал этой мысли или сбивал с нее, он поступал люто.
Сначала это были немцы, отнимавшие у его народа хлеб и другие плоды вольного труда. "У всякой силы, которая несправедлива, нет права быть", - лозунг батьки Махно, ставшего народным мстителем. Началась партизанщина, грубая и бесшабашная, жестокая до животной низости и благородная до святости. Дерзость батьки Махно, наконец, вывела окончательно из себя немецкое командование в Киеве. Дабы уничтожить бунтаря, оно отрядило значительные силы. Махно отступил, сплоховал тактически, оказался в кольце. Методичные немцы долго долбили окруженных из артиллерии...
Но батька уже сумел просочиться сквозь железное кольцо и невиданным маршем на своих тачанках, проделав в одну ночь шестьдесят верст, ушел от расправы.
Дальше это будет повторяться. Сделает Махно неуловимым, невидимым, нигде не существующим и присутствующим везде. "Бандит Махно уничтожен", - успели порадоваться в объявлениях немецкие киевские власти, но на пятый день после того Махно уже играл в карты у себя в штабе с плененными командирами, отправленными на его поимку. Сам отряд был уничтожен самым свирепым мужицким способом - врукопашную и под корень. А ставка в карточной игре - жизнь против батькиного серебряного портсигара. С каждым из немцев играл сам Махно. Выиграл - иди с портсигаром на все четыре стороны. Не выиграл - путь до ближайшей стенки.
Играли двое суток. Батька отчаянно передергивал карты, выиграть жизнь не смог никто. Один раз батька сыграл честно, проиграл. И расстрелял офицера за то, что тот осмелился его обыграть...
А в другой раз, захватив отряд австрийцев, обезоружил пленных, выдал всем по пятьдесят рублей, по бутылке самогона, и отпустил...
Фигура у батьки мелкая, хлипкая. Дунь - и переломится. Но его взгляда - он смотрел не в глаза, а куда-то поверх голов - пугались когда-то отпетые урки в Орловском централе, в каторге Акатуя. А каторжный псевдоним Скромный, сохранившийся за ним до конца, говорят, вполне соответствовал внутреннему облику Махно.
Он был совершенно бескорыстным человеком. Умел оценить мужской поступок. Вот правая рука его, ужасный Кийко, страдающий болезненными припадками ярости, рубит безоружных пленных. Один вдруг изворачивается отчаянным ударом, палач падает и долго не может прийти в себя. Махно молчит некоторое время, пораженный этой картиной, потом говорит:
- Вот так и надо драться за жизнь, освободить его!..
И даже то, что тот отказывается служить у него, не меняет настроения Махно. Он отпускает пленного, а чтобы тот не попался опять в партизанские руки, дает ему "бессрочный" пропуск: "Пропустить Охрименку, как хорошего человека. Объявляю. Всякий, кто тому не поверит, - подлец. Батька Махно".
И в то же время жизнь человеческая мало чего стоит в его глазах. Снаряд, удачно разворотивший городской квартал, доставляет болезненное наслаждение. Из города исходит смертная угроза. Город мерзок и страшен ему.
Одно время батька Махно пошел за красными.
Командовать четвертой украинской советской армией к лету 1919 года назначен был матрос Павел Дыбенко. Первым делом он потребовал к себе в ставку Махно. Вручил ему пачку приказов.
- Это для чего, - не понял Махно.
- Выполнять, - кратко сказал Дыбенко. - А если что непонятно, я, товарищ, уже послал вам спецов.
Спецов Махно для начала посадил в казематку. Потом допросил каждого. Из всех ему понравился только бывший капитан царского Генерального штаба Васильев. Тот не дурак был выпить, а кроме того, замечательно показал себя в практической стрельбе из махновской артиллерии. Васильев остался в гуляйпольской армии начальником штаба.
Остальные после недельного ареста были пешком отправлены в Симферополь с суровым приказом больше никогда не возвращаться под страхом смерти.
Так неоднозначно началось сотрудничество Махно с советской властью. Но воевал он за красных достойно. Был награжден орденом Красного Знамени N4 за рейд по тылам Белых армий, что дало красным возможность собрать силы и перейти в осеннее контрнаступление 1919 года. Деникин бросал в бой против Махно своих лучших генералов, но безуспешно. Генерал Яков Слащёв, талантливый военачальник (прототип генерала Хлудова в пьесе М. Булгакова "Бег"), признавался своим соратникам, что его мечта - воевать как Махно. Именно конница Махно помогала Фрунзе штурмовать Крым. При взятии Перекопа его войска были брошены на самый тяжелый участок и выбиты почти полностью (они брали "в лоб" Турецкий вал)...
Но Махно воевал и против красных. Как воевал за четыре окаянных российских года против немцев, против гетмана, против Петлюры, против белых...
Против всех.
Он мечтал о вольных Советах, которые должны регламентировать осмысленную жизнь махновской коммуны. О народном самоуправлении без всякого партийного влияния. Однажды, отвоевав у красных Александровск, крупный в стратегическом отношении центр, издал листовку: "Ваш город занят революционной повстанческой армией махновцев. Эта армия не служит никакой политической партии, никакой власти, никакой диктатуре. Напротив, она стремится освободить район от всякой политической власти, от всякой диктатуры. Её задача охранять свободу действий, свободную жизнь трудящихся от всякого неравенства и эксплуатации".
Да, наивно. Но ведь наивность - всего лишь другое название чистоты. Политика становится грязным делом, если в ней не остается места наивной вере в то, что правда лучше выгоды.
Кем же вошел Нестор Махно в историю? Партизаном? Мстителем? Неоцененным пророком справедливой власти?
Четыре года борьбы батьки Махно, этого "тягательства живой силы с железной", могут показаться бессмысленными. Как бег жеребенка за бездушной махиной поезда. Однако та "государственная пустота", в громадном диаметре до шестисот километров, на которой происходила драма махновщины, все-таки утомила и железо. Прогнулась несгибаемая дотоле большевистская власть. Ленин первый почуял - если теперь не дать народу передышки, авторитет власти, настоянный на большой крови, обернется прахом. Нестор Махно и многие главари крестьянских восстаний по всей России - главные из тех, кто вырвал у Ленина НЭП. История осторожно, как бы зажмурившись, нащупывала иные пути...
Нестор Иванович Махно умер в 1934 году от гриппа, усугубившего застарелый туберкулез, в парижском лазарете для неимущих. Ушел, оставив потомкам вопросы без ответа и несколько стихотворений.