Книга об адмирале Ушакове стала делом всей жизни Валерия Ганичева

Как и положено русскому гению, после всех своих легендарных побед Ушаков заканчивает жизнь забытый государством, славу которого многократно приумножил. Обыкновенная, так сказать, история.

Какой же выход находит он для себя? А вот какой: "Все силы, душу и деньги отдавал ныне убогим, больным и калекам. Глаза его были открыты, но взор бродил где-то там, по далеким рейдам, бухтам и гаваням, натыкался на крепостные стены и прибрежные рифы. Звуки того дня и прошлого перемешивались в нем, наплывали один на другой, заставляли вздрагивать, озираться. Зашелестел камыш у берега, и зашуршали, захлопали паруса у Ахтияра, каркнул где-то ворон, послышалась последняя скорбная молитва над зашитыми в белый саван морскими служителями..."

Разные мысли посещают того, кто читает и перечитывает эту книгу. Но одна неотвязная и горькая мысль - о том, как часто в истории России люди, приумножившие славу Отечества своими деяниями, были отмечены забвением и неблагодарностью современников.

Не раз и не два возникает в книге Ганичева эта тема.

"Не надо носить обиду на жизнь земную, на царя и державу нашу, иначе Отечество пострадает. Не носи и тайных желаний, доверь их священнику и душе. Истина уходит от многих, даже умных, ибо мудрствование с уставом правды не сопряжено". Так говорит молодому Ушакову его дядя - монах отец Федор. Мудрость и опытность этих простых советов очевидна, но как же трудно им следовать! Особенно когда молод и горяч, мускулы играют и со всеми хочется помериться силой. Пройдет время, и знаменитый флотоводец Ушаков постепенно привыкнет соразмерять себя с миром. Но какой душевной болью отзовется это потом, когда после всех овеянных славой побед его словно в насмешку поставят командовать гребной флотилией!

Да, Федор Федорович, "умея не только командовать, но и подчиняться, - смолчал, покорился, ожидая изменений. Однако проходил месяц за месяцем, а изменений во флоте не намечалось. Или намечались, но к худшему, при всех высоких словах и обещаниях, при язвительном глумлении над прошлым".

"Язвительное глумление над прошлым" - печально точны эти слова. И, увы, не только по отношению к Федору Ушакову. Помнится, и другой русский гений, Александр Суворов, более всего переживал "стыд измаильский" - явную несоразмерность совершенного им подвига с полученной за этот подвиг наградой.

"В развалинах человеческих судеб есть тропы истины". Это высказывание из книги Ганичева замечательно само по себе. Но в данном случае речь о другом. Разве ничтожность награды не есть умаление подвига? Унижая или недооценивая своих героев, мы сами преуменьшаем значение наших достижений.

* * *

XIX век стал веком русской литературы: целая плеяда русских имен вдруг приобрела мировую известность. Современников поразила внезапность этого явления. И действительно, изъясняясь "высоким штилем", вдруг, в мгновение ока

Открылась бездна, звезд полна.

Звездам числа нет, бездне - дна.

XVIII век еще только предчувствовал и предвосхищал это вторжение в мир русского самосознания. Гений Ломоносова и гений Державина - всего лишь предзнаменование того взрыва, той цепной реакции великих русских поэтов, писателей, ученых, композиторов, художников, изобретателей, которые засверкают в XIX веке.

Но как "Русь-земля не пуста стоит", так нет и пустого времени в русской истории. Вторая половина XVIII века - эпоха великих деятелей. Государственный гений Екатерины, административный гений Потемкина, военный гений Суворова, морской гений Ушакова. И эти имена - только самые заметные, самые бесспорные вершины.

"Век Екатерины" - это великое время, когда (говоря современным языком) Российская империя из державы превращается в сверхдержаву. И Федор Федорович Ушаков - один из главных героев этого превращения, этой стремительной (по историческим меркам) метаморфозы.

Фидониси, Керчь, Тендра, Калиакрия, Корфу... Эти названия сегодня звучат как музыка истории. А тогда, два с четвертью века назад, это была музыка современности. Так сегодня звучат Алеппо, Хмеймим, Ракка... Другое время, другие события, другая история, другие имена. Да, кажется, все (или почти все) иное. Но когда вдруг читаешь: "Россия ныне не только Черноморская, но и Средиземноморская держава", - невольно вздрагиваешь. Это сказано как будто сегодня. И дальше: "Отечество защитить надо на дальних подступах..." И эти слова наполнены таким сегодняшним, таким актуальным смыслом!

Великая история проходит сквозь нас. И в прошлом слышны отголоски будущего.

* * *

Известные слова А.С. Пушкина о том, что "гордиться славою своих предков не только можно, но и должно", часто цитируют, но, как правило, приводят лишь первую фразу. Однако продолжение ее не менее знаменательно:

"Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие. "Государственное правило, - говорит Карамзин, - ставит уважение к предкам в достоинство гражданину образованному". Греки в самом своем унижении помнили славное происхождение свое и тем самым уже были достойны своего освобождения... Может ли быть пороком в частном человеке то, что почитается добродетелью в целом народе? Предрассудок сей, утвержденный демократической завистию некоторых философов, служит только к распространению низкого эгоизма. Бескорыстная мысль, что внуки будут уважены за имя, нами им переданное, не есть ли благороднейшая надежда человеческого сердца?

Mes arri re-neveux me devront cet ombrage! (Мои правнуки будут мне обязаны этой сенью (франц.)"

Слышите, господа? Нужно избавиться от демократической зависти, дабы не служить распространению низкого эгоизма!

Мы по праву гордимся славой Суворова и Ушакова. Но что значит гордиться? Когда шествует по Красной площади "Бессмертный полк", мне не хватает нескольких портретов: Александра Невского, Дмитрия Донского, Сергия Радонежского, Минина и Пожарского, Петра Великого, Суворова, Ушакова, Кутузова, Нахимова. Потому что все они тоже участвовали в Великой Отечественной войне. И никто никогда не убедит меня в обратном.

* * *

В этом мире не всякому воздается по заслугам при жизни. Но добрая слава не исчезает "в дыму столетий", и забытый царедворцами флотоводец через два века становится русским святым. А Валерий Ганичев - не только автор книги об этом святом, но и в каком-то смысле его сподвижник. Это слово многим кажется устаревшим. И даже несколько смешным. Но не тем, кто понимает, что это значит.

Биографический жанр так устроен, что автор все время находится как бы в тени своего героя. Это, в общем, правильно, интерес читателя сосредоточен на герое, его портрет помещен на обложке книги, его жизнь и судьба - в центре внимания. Однако в этой статье было бы несправедливо не отдать должное автору, Валерию Николаевичу Ганичеву, не только как писателю и исследователю, но и как подвижнику, для которого книга об Ушакове стала делом всей жизни.