Художник Виктор Чижиков выпустил собственную книгу
Очень четко запоминаешь
хороших людей, очень четко.
Это неважно, что кого-то
из них уже нет.
Совершенно неважно.
Важно, что ты их помнишь.
Виктор Чижиков
Полные читательского эгоизма, мы никогда не вспоминаем о том, что ведь художники живут не только в книгах, в нарисованных героях, но у них есть своя единственная жизнь, своя судьба, свои боли, печали и горести. Нам странно представить, что за веселыми "картинками" - не только огромный труд, но и бессонные ночи, слезы, разочарования, сомнения...
Иллюстраторы для нас навсегда невидимки. Они сами настолько привыкли находиться в тени своих героев, что искренне удивляются, когда кто-то спросит их о детстве, о папе и маме, о жизни... Сколько замечательных художников ушли забытыми, недооцененными, неуслышанными.
Тем драгоценнее мемуарная книга* Виктора Чижикова, выпущенная в свет издателями Сергеем и Остапом Биговчими.
В книге две линии повествования: военное детство и друзья. Если в своем искусстве Чижиков - карикатурист, то в своих рассказах о людях он создает нежные акварельные портреты, избегая резких характеристик. И эти портреты остаются с читателем - так они сердечны, проницательны и талантливы.
Вот фронтовик Сергей Михайлович Частов из деревни Троицкое: "Он не любил, когда что-то разваливается... Он любил вечную жизнь!"
А вот другой фронтовик - дядя Лева из поволжской деревни Крестовое Городище: "Рук у него не было по локоть. Он на почте работал. Примотал кисточки к культям и написал такую хорошую вывеску "Почта". Дядя Лева собирал детей вечерами, и каждый приносил свою книгу, а дядя Лева по очереди читал их детям, но иногда просил и самих детей читать. Читали и "Волшебника Изумрудного города". Это моя книжка была..."
И вот этот безрукий дядя Лева спас Витю Чижикова, когда тот заплыл на глубокое место. Мальчишка звал на помощь, но на берегу в жаркий полдень никого не было. "И вдруг я чувствую, что меня кто-то подхватил, вытолкнул туда, где мелко... Я смотрю - это дядя Лева". Никак ангел был дядя Лева. Ангел-фронтовик.
А потом были Кукрыниксы, которые выловили Витю Чижикова из потока юных дарований. Вернее, он сам попался к ним на удочку. Кукрыниксы вспоминали: "В начале пятидесятых годов на пороге нашей мастерской появился юноша с большим чемоданом в руках. Это был ученик девятого класса Витя Чижиков. Он открыл свой чемодан, и мы увидели, что он набит карикатурами..."
Благодаря рекомендации Кукрыниксов талантливый юноша поступил в Полиграфический институт.
С огромной нежностью Чижиков пишет о своих друзьях-художниках. Отдельные главы Виктор Александрович посвятил Вениамину Лосину, Евгению Монину, Владимиру Перцову, Николаю Устинову, Юрию Молоканову, Геннадию Калиновскому, Виталию Стацинскому, Владимиру Каневскому... Для них он - Чиж. "Чижило Чижу жилось..." - строчка из давнего шуточного стихотворения Ефима Чеповецкого.
Читаешь Чижикова и невольно думаешь: "А будет ли когда-нибудь еще такая дружба, явится ли на радость всем такое же счастливое, веселое и талантливое сообщество художников?.."
Замечательно пишет в предисловии Валентин Курбатов об этих "мушкетерах детской иллюстрации", о том, что "Бог хранит в них дар и свет, чтобы через них светить будущим детям и тем сохранять равновесие человеческого сердца..."
Конечно, Чижиков пишет не об одних только художниках. Народу в его рассказах - целая портретная галерея. Тут и Корней Чуковский, и Агния Барто, и Эдуард Успенский, и Юрий Коваль, и редактор "Мурзилки" Анатолий Митяев, который "видел в людях все плюсы, а с минусами не спешил..." А еще совершенно неожиданные персонажи: например, американский богач Ротшильд или Никита Сергеевич Хрущев, которого Чистяков встретил в "Артеке". "А тут, раздвигая кусты животом, к нам подошел Хрущев..."
В феврале 2017 года будет 65 лет с тех пор, как в печати появилась первая карикатура Чижикова. Ему было семнадцать лет, а газета называлась внушительно: "Жилищный работник". А потом были "Крокодил", "Мурзилка", "Веселые картинки" и, конечно, олимпийский Мишка (хочется написать так: Олимпийский Мишка!).
Чижиков удивительно пишет об этой олимпийской истории, прославившей его на весь Советский Союз, - он посвятил ей пять абзацев, полстраницы. Это самая маленькая глава в книжке. Причем Виктор Александрович ни слова не говорит о своем успехе, о победе своего мишки на конкурсе, о последующем триумфе. Он просто вспоминает один вечер. Тогда еще не было известно, примут Мишку как символ московской Олимпиады или нет.
"Я стоял на балконе и смотрел на небо: был полон сомнений, вспоминал, как меня обижали и всякое такое. И подумал: "Хорошо бы прошел мой олимпийский Мишка!"
И вдруг - фью-ю-ть! - звездочка упала! А это не было время, как бывает, какого-нибудь звездопада. Ни до, ни после нее ничего не падало. А тут одинокая такая свалилась. И я успокоился сразу. Я знал, что мой Мишка победит. Но никому, конечно, не говорил. Я впервые вообще говорю об этом..."
Букет Чуковского
Это еще до войны было.
Мы с отцом в Парке культуры катаемся на лодке, и вдруг по радио объявляют, что, значит, сейчас в Летнем театре выступит Чуковский. Я отцу кричу:
- Греби к берегу скорей!
Прибежали вовремя, успели. Расположились на первой скамейке. Когда на эстраду вышел Чуковский, все захлопали!
И Чуковский начал читать свои произведения. Там было все: и "Муха-Цокотуха", и "Ехала деревня мимо мужика..."
Дети, затаив дыхание, слушали, как он читает.
Действительно, в его чтении была большая магия. Еще у него была такая манера обращаться к тем ребятам, которые отвлекались и продолжали болтать. А когда к тебе обращается такой большой знаменитый человек - разговаривать как-то невежливо совсем.
Во время выступления Чуковскому постоянно подносили цветы. Он их брал, благодарил и складывал на определенное место. И вдруг ему подносят дивной красоты букет: красное, синее, зеленое в этом букете, желтое. И цветы все крупные, и букет большой такой! Меня в этот момент какая-то неведомая сила подхватила, я подбежал к Чуковскому и говорю громким голосом:
- Дедушка Чуковский! Подарите мне этот букет!
- Вот, детка, держи! - ответил Чуковский.
На раздумье у него не ушло ни капли времени: "Держи!"
Тут отец, возмущенный моим дерзким поступком, тоже говорит громким голосом:
- Нет, Витя! Это Корнею Ивановичу подарили, это его букет!..
Тут, значит, Чуковский перебивает отца и говорит:
- Нет-нет, все хорошо, пусть отнесет букет маме.
Я был очень рад, что Чуковский не отнял у меня обратно этот букет.
А я вцепился в него, и так, во вцепившемся состоянии, отец вел меня домой. И дома, когда я вручил цветы маме, это выглядело очень эффектно. Потому что на даче, где-нибудь за городом, такой букет еще можно нарвать, но не в московских условиях.
И когда году в 1973-м или 1974-м мне позвонили из издательства и спросили, не хочу ли я проиллюстрировать "Доктора Айболита" Чуковского, я с большой радостью согласился. На одном дыхании сделал эту книгу. Это не значит, что быстро: на одном дыхании - в том смысле, что больше ни о чем не хотелось думать.
Меня наградили за нее дипломом Андерсена. А когда вручали диплом, то вручили и одну гвоздичку, как положено было. И я вспомнил вот тот самый красивый букет в моей жизни: сине-красно-желто-зеленый такой яркий-яркий! Тяжелый!
Клубника под бомбежкой
Мне часто вспоминается такая сцена. Мама стелет байковое одеяло на шпалы в метро. Ставит на одеяло миску с ягодами, а рядом кладет книгу "Волшебник Изумрудного города". Мы садимся на одеяло, мама читает вслух, а я ем клубнику.
Происходит это во время войны.
Даже больше того: происходит это во время бомбежки. Когда бомбы долбасили вокруг. Станция "Арбатская" на это время превращалась в бомбоубежище.
Это было самое начало войны, когда еще неплохо было с едой, работали рынки. Недалеко от метро был застекленный рынок, где мама и купила клубнику. Мы жили неподалеку.
Сидя на шпалах метро, люди ждали окончания бомбардировки. Когда был отбой, тогда по радио объявляли: "Атака немецких самолетов отбита, можете возвращаться домой!" Народу было очень много. С платформы такие деревянные сходы были сделаны, чтобы спускаться на рельсы. Читали мы при помощи фонарика. У нас был карманный фонарик такой. И вот, значит, мама освещала и читала, потому что в таком полумраке все происходило, мы ведь были в самом тоннеле, где лампочка одна горела на огромное пространство.
..."Волшебник Изумрудного города" сопровождал меня всю жизнь. Ведь потом я ее иллюстрировал. И сейчас какая-нибудь цитата понадобится - я лезу в книжку, уже знаю, где она у меня стоит...
А в 1930-е годы "Волшебник Изумрудного города" был нарисован Николаем Эрнестовичем Радловым.
Вот это был замечательный художник! Манера рисовать пером была просто виртуозная! У него так легко, так органично было все нарисовано, с настроением.
Николай Эрнестович Радлов был убит бомбой. Бомба попала в ту комнату, где он работал...
Как мы искали портфель
Однажды мы всей семьей - сын Саша, моя жена Зина и я - ехали в деревню. Все были увешаны сумками, разной поклажей; и вот такие, доверху груженные, мы приехали в Загорск (в то время так назывался Сергиев Посад). Там нужно было пересесть на такси, чтобы доехать до Переславля, откуда шел автобус до нашей деревни.
И вот когда мы в конце концов добрались до деревни, я обнаружил, что где-то забыл портфель с рукописями. Одна рукопись была Эдуарда Успенского "Вниз по волшебной реке", еще "Чиполлино" Джанни Родари и рукопись книжки, которую я только-только начал рисовать. В портфеле были и очки моего сына - для близи, для дали, для телевизора, этюдов, ну и так далее! Да и мои очки тоже были!
И вот мы стоим, вспоминаем, где же я мог оставить портфель. Получается, в Загорске, на привокзальной площади, когда мы в такси грузились. Тут мимо шел Эдик Успенский со своей игривой собакой Астрой. И говорит:
- Чиж, чего грустишь?
Я говорю:
- Да вот как не грустить - забыл портфель в Загорске. Когда в такси садились. И главное, что в портфеле твоя рукопись!
- Ничего! Не грусти! Сейчас окунусь тут, в озере, и съездим с тобой в Загорск на моей машине!
Уже по дороге он объяснил, что у него есть друг - бывший директор школы. А сейчас он член горсовета Загорска и может хорошо помочь, потому что знает и начальников милиции всех, и других нужных людей.
Мы приехали в Загорск, звоним другу, и тот, значит, радостным голосом докладывает Эдику:
- Эдуард Николаевич! Не волнуйтесь, портфель найден! Я позвонил начальнику милиции, а он - диспетчеру такси. Запишите, пожалуйста, адрес. Придете туда, спросите товарища Никишину. Она-то и спасла портфель.
По указанному адресу нас встретила маленькая коренастая подвижная рыжая женщина. Успенский спрашивает:
- Вы действительно нашли портфель?
- Да! Нашла! Сразу поняла, что ученый человек потерял, - одних очков шесть пар!
А потом объяснила, что, как только ей сообщили про портфель, она взяла его под наблюдение. Хотя заметила его раньше и обратила внимание на то, что очередь движется, новые и новые люди садятся в такси, а портфель лежит на месте. И значит, когда к портфелю подошел какой-то парень, - она как пуля вылетела, подбежала к этому парню и, взяв его за грудки, спросила категорическим тоном: "Что в портфеле?!" Парень бросил портфель, вырвался и убежал.
Тогда она взяла этот портфель и позвонила начальнику милиции доложить, что портфель найден.
Мы с Успенским, конечно, спросили:
- А как нам вас отблагодарить?
Решительным жестом пресекла она наши попытки вручить ей деньги, а потом вдруг мечтательным таким тоном сказала:
- Вообще, я очень люблю конфеты "Южная ночь". Знаете, такой мармеладик, а сверху он шоколадом покрыт! Их давно уже нет в продаже...
Ну, мы с Эдиком выходим, и тут он говорит:
- Давай, Чиж, зайдем в буфет привокзальный, посмотрим.
Заходим, и первое, что мы увидели, - это конфеты "Южная ночь". Причем на развес! Мы взяли килограммов пять! Такой здоровенный куль! И, значит, притащили ей.
Она очень растрогалась и говорит:
- Вот я буду пить чай долго-долго с этими конфетами и вспоминать вас.
Дословно
Юрий Норштейн - о Викторе Чижикове
Если фамилия - Чижиков, что можно ожидать от такого человека?
Он рисовать будет, насвистывая. У него и линии, как музыкальные коленца, и внутренняя гармония. У него веселая рука.