Какие подвохи таятся в Парижском соглашении по климату
Помню, с какой помпой на Всемирной конференции ООН по климату в Париже более 100 стран ставили подписи под соглашением, которое должно снизить выбросы парниковых газов и не допустить катастрофических сценариев. Тогда и Россия представила свои обязательства, наметив ратификацию договора на 2020 год. Почему же сейчас появились сомнения, о которых говорят на разных уровнях, в частности, на слушаниях в Общественной палате? Почему общественное мнение вдруг залихорадило? Каковы аргументы скептиков?
Анна Романовская: Аргументы практически на всех подобных обсуждениях звучат одни и те же. Утверждается, что вина человека в глобальном потеплении научно не доказана, а его сторонники оперируют разными катастрофическими сценариями климата, которые рассчитаны на суперкомпьютерах. Но климат менялся всегда, известны периоды, когда на Земле было гораздо теплей, чем сейчас. Причем без участия человека, подчеркивают оппоненты. Действительно, по поводу причин роста температуры споры продолжаются, единого у ученых мнения нет, но все признают, что наблюдающийся в XX и XXI веках рост температуры является беспрецедентным. И очень вероятно, что существенный вклад в рост внесло человечество. Именно это и стало одной из причин того, что в Париже страны взяли на себя обязательства снижать выбросы.
Но больше всего противников соглашения не устраивает углеродный сбор, который может быть введен за выбросы парниковых газов в случае, если Россия ратифицирует этот документ. Хотя в самом тексте соглашения никаких сборов или налогов не предусматривается.
Но такие предложения звучали, и многие страны его поддержали.
Анна Романовская: Это и дает повод противникам соглашения утверждать, что углеродный налог на руку только тем, кто стремится ограничить импорт углеводородов, и прежде всего странам Западной Европы. Зато сбор ударит по тем, кто добывает и перерабатывает сырье. Более того, он приведет к скачку цен на многие товары, сокращению рабочих мест. По некоторым оценкам, ущерб для российской экономики может составить до 3-4 процентов ВВП. И, наконец, противники соглашения утверждают, что в нем неверно учтено "экологическое донорство" России - поглощение углекислого газа нашими территориями.
По-моему, наш "вдох" сегодня оценивается 500-600 миллионов? А сколько насчитали противники соглашения?
Анна Романовская: Минимум в 3-4 раза больше. Поэтому они настаивают: мы никому ничего не должны платить, а вот наше донорство обязаны оплачивать. Словом, оппоненты призывают не ратифицировать соглашение в его нынешнем виде.
Но ведь действительно Россия обязалась к 2030 году иметь выбросы не более 70-75 процентов от уровня 1990 года при условии максимального учета поглощения парниковых газов лесами. Разве это не то, о чем говорят оппоненты?
Анна Романовская: По вопросу учета поглощения возникло непонимание. Дело в том, что в Киотском протоколе действительно был назван потолок, выше которого стране не засчитывали долю поглощения лесами. Для России потолок составлял примерно 25 процентов от реального поглощения. Что касается Парижского соглашения, то в нем нет ни слова об ограничениях. На недавней конференции по климату в Марракеше (Марокко) было решено, что к концу 2018 года правила учета должны быть разработаны. Так что пока вообще нет предмета для споров.
Но тогда очевидно: нет правил, нет и ратификации?
Анна Романовская: Во всяком случае, наш МИД заявил, что спешить с ратификацией мы не будем, подождем, когда появятся правила по Парижскому соглашению, в том числе и по учету лесов, оценим, насколько они нас устраивают и какие риски возникнут при ратификации Соглашения.
Надо отметить, что в вопросе поглощения лесами есть один важный и принципиальный момент, который мало кто знает. В Рамочной конвенции ООН об изменении климата речь идет не обо всех лесах, которые есть на территории данной страны, а только о так называемых управляемых. Это леса, за которыми человек постоянно следит, где систематически ведутся рубки, уход, посадки, проводятся противопожарные и другие охранные мероприятия. То есть этими лесами серьезно занимаются, и поэтому считается, что поглощение регулируется человеком. В большинстве небольших стран Европы к таким относятся практически все леса.
Но в России есть категория "резервные леса", которые расположены в труднодоступных районах, где, кроме спутникового мониторинга, никакой деятельности не проводят. Поэтому в России в "доноры" включены только управляемые леса и не учитываются резервные. К примеру, Канада также записала в "доноры" лишь около 64 процентов своих лесов. В оставшихся 36 процентах они пожары даже не тушат.
Понятно, что такая дискриминация оппонентов соглашения не устраивает. Но их вроде бы можно понять. Почему нашу тайгу надо делить на "хорошую" и "плохую"? Ведь все леса одинаково поглощают парниковые газы...
Анна Романовская: Именно потому, что и поглощение в этих лесах, и выбросы не носят антропогенного характера. Кстати, оппоненты соглашения вообще требуют в эту арифметику включить все экосистемы России, мол, парниковые газы поглощаются и тундрой, и степями, и океаном и далее по списку. Но это требование совершенно нереально.
Ну хорошо, с лесами понятно. Но опасения, что углеводородный сбор поднимет цены на многие товары, обоснованы? Что высокие технологии от Соглашения выигрывают, а "углеводородные" проигрывают?
Анна Романовская: У нас много говорят о переходе от "экономики трубы" к "экономике знаний". Однако дело плохо движется. Но когда-то надо начинать. Сейчас бизнесу надо сориентироваться, потому что наступает время новых технологий. Внедряя их, можно создать новые рабочие места и с новой продукцией выходить на мировой рынок. Ведь огромному числу предприятий потребуется снижать выбросы, а значит, модернизировать свои производства. Вообще, на мой взгляд, не может быть и речи о том, что Россия не ратифицирует Парижское соглашение по климату. В таком случае мы окажемся на обочине мирового рынка. Это нанесет нашей стране не только экономический ущерб, но и имиджевый урон на международной арене.