Несколько слов об авторе. Татьяна Щербина - поэт, прозаик, эссеист, переводчик. Она родилась в Москве, закончила школу с углубленным изучением французского языка в Спасопесковском переулке, там, где находится Храм Спаса на Песках, изображенный на одной из самых известных картин Василия Поленова "Московский дворик". На этой картине перспектива "храмовой", православной Москвы вырастает из совершенно деревенского пейзажа с примитивным "колодезем", с савраской и телегой, орущим дитём, брошенным на лужайке, какими-то сараюшками и проч., а написана-то картина была, между прочим, в 1878 году. Но и в конце XIX века Москва, причем не на окраинах, а в районе Арбата, недалеко от Кремля, была чистой воды деревней. При этом Спасопесковский переулок, если заглянуть в Википедию, просто "нашпигован" разными историческими зданиями, а громких имен, связанных с этим местом, не счесть.
И школа N 12, в которой училась Щербина, тоже была непростая. Построенная в 1936 году, она была сначала советской гимназией для девочек, а с 60-х годов - элитной школой. Ее закончили и режиссер Рубен Евгеньевич Симонов, и артист Егор Бероев, и писатель Дмитрий Глуховский, и журналист Сергей Пархоменко, и журналист и член Совета Федерации Алексей Пушков, и другие небезызвестные люди. Это я к тому, что все мы откуда-нибудь да родом. Средняя школа в нашем происхождении порой значит не меньше семьи. Углубленное изучение французского советскими детьми означало не меньше, чем влияние французов-гувернеров на русских писателей, от Пушкина до Толстого.
Я не умею писать рецензии на стихи. Поэтому скажу лишь, что книга у Татьяны Щербины получалась прекрасная. Это ее "избранное". Книга построена в обратном хронологическом порядке, от последних стихов, написанных в 2016 году, до стихотворений 80-х годов, когда Татьяна Щербина входила в литературу. Входила не очень громко, как и все ее поэтическое поколение, а это целый спектр очень талантливых поэтов (Александр Еременко, Иван Жданов, Алексей Парщиков, Илья Кутик, Нина Искренко и другие имена), не так шумно и "эстрадно", как их предшественники Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина, но все-таки и не так, как происходит "набор в поэты" в наше время, либо через поэтические клубы и салоны, либо через Сеть, где вообще что-нибудь трудно различить. "Метаметафористы" (Щербина не принадлежала к ним, кажется, но и в сегодняшних ее стихах чувствуется с ними связь, с Еременко, Ждановым, Парщиковым, слышится это "эхо" 80-х годов, от "метаметафористов" до "московских концептуалистов") все-таки по-своему "блистали". Стадионов не собирали и в Политехническом музее публику с ума не сводили (и кто бы им дал это сделать в поздние "постные" советские годы), но свой очень благодарный и отчетливый круг поклонников у них был.
Я читал книгу Татьяны Щербины как "летопись временных лет". Вот как странно: уже и 80-е кажутся какой-то очень далекой "историей", чем-то совершенно невероятным, почти фантастическим. И я даже не о реалиях того времени говорю (очереди, дефицит, железный занавес, Европа словно находится где-то на Луне, а не в трех часах полета от Шереметьево) и даже не о людях (дворники-романтики, "доценты с кандидатами" на картошке и проч.). В книге Татьяны Щербины меня привлекает прежде всего то, что в отклике на ее стихи Ахмадулина удивительно точно обозначает парадоксом: "свобода и независимость хрупкой и сильной внутренней жизни" в единстве с "мощной формой изъявления".
Лирическая героиня Татьяны Щербины была, да и остается сегодня, такой душевной "пружиной". Если ее слишком зажать, она лопнет. Но если позволить распрямиться вовсю, "выстрелить", - тоже лопнет. Разлетится на кусочки. Определенная степень "зажатости" нужна как форма существования. Внешнее и внутреннее сопротивления должны быть уравновешены. И в общем-то не суть важно, будет ли внешним сопротивлением советская цензура или скромное обаяние буржуазии с хищным оскалом.
В предисловии к книге Татьяна Щербина пишет: "С самого своего возникновения русская поэзия была поэзией имперской, и последним ее гением был Иосиф Бродский". Фраза и точная, и двусмысленная. Последним гением чего был Иосиф Бродский? Русской поэзии или имперской? Или это одно и то же? То есть Бродский - последний поэт Империи? То есть имперский поэт? Кажется, я недавно что-то такое читал. В книге о Бродском главного редактора патриотической газеты "День литературы" Владимира Бондаренко. У него тоже Бродский - имперский поэт.
Щербина сравнивает конец советской империи с закатом Римской, исходя из популярности поэтических жанров. И там, и там в цене - барды (труверы, трубадуры, миннезингеры). Сравнение натянутое, на мой взгляд, но не в том суть. Суть в ощущении собственной имперской принадлежности. В том, что все мы откуда-нибудь да родом. Вот и Сергей Пархоменко с Алексеем Пушковым учились в одной средней школе. Непростой школе. Углубленно изучали французский язык, и сегодня, видимо, могут друг с другом на нем о чем-нибудь поговорить. Только о чем? Они же "по разные стороны баррикад". Как, впрочем, и Татьяна Щербина с Владимиром Бондаренко. Что у них общего, кроме "имперскости"? Но я думаю, что на эту тему они вряд ли договорятся до чего-то определенного. Скорее всего поругаются в пух и прах. Как и Пушков с Пархоменко.
Но вот что я скажу. Хорошая поэзия не та, что услаждает слух и чешет эстетические пяточки. Настоящая поэзия формулирует смыслы. И в этом ее главная задача.