В Москве открылись выставки Ирины Кориной и Сергея Браткова

Между инсталляцией Ирины Кориной "Хвост виляет кометой", которая сделана для атриума "Гаража" (это четвертая работа в рамках Garage Atrium Commissions), и выставкой Сергея Браткова "Империя снов" в Мультимедиа Арт Музее, на первый взгляд, нет решительно ничего общего. Кроме, пожалуй, того, что обоих художников интересует коллективное бессознательное. И, конечно, того факта, что главным действующим лицом обеих инсталляций становится... зритель.

Именно он, вступая в волшебные пределы, в одном случае - башенки-лестницы-времянки, возведенной Ириной Кориной, в другом - в зал с приглушенным светом, где под музыку "Лебединого озера" тихо покачиваются, нет, не флаги, а развешанные пододеяльники, на которых проявлены старые снимки, сложенные в жесткий конструктивистский паззл, - вступает в лабиринт собственных воспоминаний, страхов, нежности и фантомных болей. Обе эти выставки - глубокого погружения, если так можно выразиться. Именно поэтому эти две работы так и тянет отнести к модному нынче иммерсивному театру. Напрасно, разумеется: тут нет актеров, которые сыграют роль автора-рассказчика или спровоцируют на воспоминания. Впрочем, в "Гараже" есть волонтеры-медиаторы, которые подскажут, что надо непременно открыть каждый флакончик, чтобы уловить запах "капель датского короля", "черного хлеба" или "жженой резины" (комбинации запахов создавались специально для проекта Ирины Кориной).

При этом "спектакли", которые предлагают художники, совсем не похожи. Сергей Братков выстраивает жесткий, саркастический "мужской" мир, в котором четкие паззлы конструктивистского монтажа плавно трансформируются в сюрреалистическую зыбкость сна. Этот сон вроде бы не похож на кошмар. В нем следы от новогодних фейерверков на снегу (этакий оммаж абстракции в рисунке на пододеяльниках) рифмуются с наивными гирляндами розово-белых почти сдувшихся шариков - следов былого юбилейного празднества (кому-то стукнуло 50!). Но послевкусие праздника, почти синоним похмелья, оркестрируется не только мелодией романтического "Лебединого озера" (в августе 1991 этот балет стал долгой заставкой перед телеобращением членов ГКЧП), но и залихватским счетом до ста подвыпившего дяденьки, снятого на видео летним вечером. Этот мотив простодушной повседневности представлен не только закольцованным видео на стене с персонажем, то и дело сбивающимся со счета и начинающим заново, но и незатейливыми снимками стены деревенского туалета, оклеенной листами "Огонька" 1970-х с портретами старцев из ЦК КПСС…

Сон, как и практичное утепление "храма уединенного размышления" листами старого журнала, - монтаж без правил. И потому похмелье соседствует со смутным воспоминанием о пафосе минувшего праздника, а танки, идущие на парад по Тверской, - с графикой оранжевых строительных касок, подвешенных на черных ветвях деревьев. Этот монтаж без правил, несмотря на геометрическую "парадную" развеску, превращается в орнамент фантомов коллективного бессознательного. Тут детская агрессия отзывается взрослыми военными играми, а жажда праздничного пафоса - головной болью с утра и сдувшимися шариками. В "случайном" орнаменте клочков личных воспоминаний время структурируется медиа. Неважно, идет ли речь о домашнем видео, снятом в саду на телефон, старых журналах, или классической опере, транслируемой по ТВ в момент попытки переворота… Слои орнаментов образуют палимпсест, своего рода "культурный слой" столетия.

Зритель и есть тот главный персонаж, кто невзначай обнаружит, что это все о нем...

Палимпсест, наложение письма разных времен, отличает и инсталляцию Ирины Кориной "Хвост виляет кометой". Ирина Корина в "Гараже" демонстрирует свой фирменный стиль, в котором равно ощутим и ее бэкграунд театрального художника, и опыт тонко оркестрированных тотальных инсталляций, где мотивы фейка, обманки, офисного лабиринта присутствуют почти всегда.

В атриуме "Гаража" лабиринт, вокруг которого "сложена" конструкция, - это лесенка. Небольшая лестница равно напоминает и "черный" вход для прислуги в старинных особняках, и ход на трибуну, вроде тех, что когда-то рисовал Эль Лисицкий. По крайней мере о конструктивизме недвусмысленно напоминают "кубики" - временные конструкции, укрывающие лесенку. "Кубики" в свою очередь закрыты строительной сеткой, вроде тех, что вешают, когда идет строительство в центре города. Только вместо прекрасных городских видов тут можно найти фрагмент изображения настенной мозаики, украшавшей кафе "Времена года". Это цитата той мозаики, что украшала в 1960-е кафе "Времена года", ее архитектор Рэм Колхас сохранил для музейного пространства "Гаража". Сбоку, через прорезь слоев стройсетки, торчит здоровенный искусственный цветок. Нет, никакой психоделики (хотя цветок, кажется, прилетел из "Империи снов" Браткова), просто - еще одна цитата, на этот раз из украшений города к празднику. Так что уже внешний вид "башни" Ирины Кориной обещает путешествие во времени. Благо эклектика конструкции соединяет конструктивизм 1920-х, отсылку к молодежной культуре 1960-х и буйному цветению офисной жизни в 1990-х.

Надо сказать, что Корина не обманывает. И лестница в ее "башне" не из слоновой кости ведет как наверх (то бишь в будущее), так и в прошлое. Иначе говоря - перед нами не столько башня, сколько - переход. Ну, или переходная конструкция. При ближайшем рассмотрении, лестница выглядит вполне себе обжитым, постоянным жилищем. Точнее, общежитием. Контраст между внешним "временным" и внутренним "постоянным" пространством открывается постепенно. Конечно, вы можете проскочить "переход", обратив, как одна хозяйственная зрительница при мне, в крайнем случае, - на качество материала ("Хороший тут линолеум!"). Но стоит приоткрыть ларчик, то бишь флакончики, стоит спуститься в "подсобку", что видна через пролеты ступеней, стоит отдернуть холщовую или блестящую занавесочку, - как пространства разных спектаклей вовлекут и закружат вас. Запах валокордина и аккуратные шторы, и люстра из пластика ("под хрусталь") - мир советских пенсионеров 1970-х, сохранившийся в неприкосновенности…  Он соседствует с подсобкой, где под лестницей - невыброшенные нововогодние елки, где висят на вешалках оранжевые костюмы дорожных рабочих и прячется запах дегтя. Соседство разнородных пространств гарантирует полноценный конфликт.

Иначе говоря, как театральный художник, Корина выстраивает архитектуру как драматургию, предлагая зрителю сюжеты на выбор. Он, зритель, и есть главный персонаж. Тот, у которого хватит любопытства (и наглости) заглянуть в каждый укромный уголок, сунуть нос в каждый флакон и не забыть сфотографироваться (обязательно со вспышкой!) на фоне светоотражающего задника в подвале, невзначай обнаружит, что это все о нем. Силуэт на экране телефона - как озарение. Как напоминание о конечности маршрута, но и о том, что лестница в будущее почему-то упрямо норовит увести в прошлое.

Если Сергей Братков ведет из "империи снов" на территорию коллективной памяти о прошлом, то Ирина Корина выстраивает "обратный маршрут": из времянок, созданных для строительства коллективного счастливого будущего, - в мир частных грез и воспоминаний. Их столь разный "монтаж аттракционов" объединяет то, что в обоих случаях стремительным полетом в будущее (иль в прошедшее) рулит "хвост кометы". Инерция оказывается сильнее импульса движения вперед, и за рывком следует откат, вместо осмысления - грезы о прошлом. Не потому ли, эти работы двух очень разных художников выглядят диптихом?