Александр Прошкин - Приз "Дубль дв@" за выдающийся вклад в киноискусство

Почетный лауреат фестиваля "Дубль дв@", новый обладатель нашего Приза за выдающийся вклад в киноискусство, - режиссер и драматург, народный артист России, лауреат Государственной премии Александр Прошкин.

Он снял более двух десятков очень разных по жанру и стилю картин, но в них легко проследить его главную тему: жизнь нормального человека в не совсем нормальной стране.

В его картинах нет гламура, но нет и безнадеги. Он по натуре оптимист, хотя и грустный. За его плечами - актерская школа питерского Театра комедии его лучших времен, когда он был еще ленинградским, и руководил им великий Николай Акимов. Была в его творческой биографии и самая первая, самая важная школа творчества - курс легендарного Бориса Зона в Ленинградском театральном институте.

Прошкин режиссер максимально добротный. Подробный, внимательный к деталям, чуткий к любой неправде, чуждый любой конъюнктурщине, не приспособленный ни к какой фальши - ему веришь изначально, с первого кадра. Иногда кажется, что он наивен в своей упрямой вере в людей, в своей надежде достучаться, в разработанных им проектах организации такого отечественного проката, какой был бы способен донести наше кино до каждого зрителя. Но вскоре понимаешь: он прав - иначе вообще нельзя.

Он работает только с хорошей литературой - у него опыт знаменитой редакции литдрамы ЦТ и телеобъединения "Экран", где он снял один из первых наших сериалов "Ольга Сергеевна" с Татьяной Дорониной; событием стал фильм "Живи и помни" по Распутину. А в 2006 году экранизировал "Доктора Живаго" по сценарию Юрия Арабова, с которым сотрудничает постоянно. "Доктора Живаго" ждали с таким нетерпением, что украли еще до премьеры.

Помню, как потрясенный Михаил Козаков позвонил мне после бессонной ночи непрерывного просмотра: "Не мог уснуть - все думал о теме новой картины Прошкина. Это тема осмысления рока. Проклятья, что висит над нашей страной, над всеми нами. Там есть важный диалог о том, сколько проклятий тяготеет над детьми согрешивших людей: прокляты до четырех поколений. Значит, двести лет под проклятием! А теперь еще и наши грехи - ибо все мы участвуем в преступлениях нашего века. Значит, еще двести лет! Это все пропущено через кровоточащее сердце. Перед нами народ и страдающий - и необъяснимо жестокий. Тот самый милейший дворник Маркел, с которым герои романа вели себя как с равным, уважая его человеческое достоинство, предает их не раздумывая и не мучаясь чувством предательства. Эти люди легко уничтожают друг друга - идут бесконечные братоубийственные войны. Что же за страна, которой никакие уроки истории не идут на пользу! И это тоже ложится на нас сегодняшних. Нам покажи хоть документы, хронику сталинских гулагов, мы и помнить ни о чем не хотим, и готовы хоть сейчас туда вернуться, в эпоху доносов и охранки. И снова готовы рвать на груди рубаху, и кричать, что мы - самые великие, самые праведные, самые правые в своих делах. И ради этой правоты "убью кого хошь". Хоть брата, хоть друга...".

Так говорил замечательный коллега Александра Прошкина о его фильме. Цитирую слова Козакова так обильно - потому что лучше не обозначишь масштаб чувств и мыслей, которыми одухотворены картины этого режиссера.

При кажущейся угрюмости натуры режиссер Прошкин постоянно генерирует позитивные идеи. Едва придя в кино, он начал осуществлять просветительскую серию ЖЗЛ - снял картины о Ломоносове и Вавилове. Когда рухнул железный занавес, и наши экраны затопила иностранная продукция, долго упорно пытался пробить идею "Народного экрана " - доставку фильмов с помощью спутников в любое село, стан или аул. "Большая часть населения страны от кино отлучена, - сокрушался он. - Мы потеряли контакт со зрителем. Наше кино стало семейной радостью, фестивальным развлечением, народ привыкает обходиться без него. А ведь через кино воспитывается чувство родины. Это есть в любой стране, но уже не в нашей...". Пробить идею не удалось - вектор развития страны тогда был устремлен только на личное обогащение, чтобы прямо сейчас и быстро; прошло больше десяти лет, и пропасть между российским кино и зрителем стала только глубже и непроходимей.

Самый знаменитый фильм Александра Прошкина прозвучал когда-то взрывом мозга - "Холодное лето пятьдесят третьего...". Он о незаживающей ране: когда после смерти тирана по амнистии выпустили на волю толпы уголовников, страна уподобилась огромной "малине", и было уже непонятно, кто у нас власть, а кто бандиты. По нынешним временам впечатляет тщательность отделки картины: от сценария Эдуарда Дубровского до невероятной музыки Владимира Мартынова. А главное - впечатляет точность предвидения.

В сутолоке ранних 90-х затерялась другая лучшая картина Прошкина - "Увидеть Париж и умереть" с незабываемой Татьяной Васильевой в роли матери талантливого пианиста, которому из-за сомнительного происхождения родителей перекрыли путь в большое искусство. И он был первым российским режиссером, который в постсоветскую пору участвовал в конкурсе Берлинского фестиваля - это была экранизация "Капитанской дочки", эпическая драма "Русский бунт". Вслед за Пушкиным, автора картины волновала природа самозванства на Руси, и он предлагал иной, в сравнении со школьными учебниками, взгляд на фигуру Пугачева: как и в пушкинской "Истории Пугачева", этот "народный герой" в фильме трактовался как бандит, мистификатор и жулик.

"Самозванство - сугубо наше национальное явление в политике, ему нет аналогов в европейских хрониках, - говорил он мне в интервью. - Это желание нацепить на себя чужую судьбу и таким образом сыграть роль в истории - подобно фантомной эпидемии, которая сопутствовала всей истории России. Бушует она и по сей день". Интересно, что в поисках достаточно неискушенных и наивных лиц для молодых героев с развитым чувством собственного достоинства режиссер был вынужден обратиться к польским актерам - в современной России такие лица найти не удалось.

Границы свободы - вот что интересовало Прошкина в этом фильме. Как и в более позднем "Трио", где даны страшноватые итоги очередного "русского бунта": человеческая пустыня, где кочуют банды, и солидаризироваться нельзя уже ни с кем. Но при всей кошмарности вот таких прогнозов способность сочувствовать никогда не покидала автора - сочувствие, собственно, им и движет в искусстве.

Прошкин - художник, которому не повезло со временем. Выйди его недавний фильм "Искупление" в 60-х, по общественному резонансу он бы стал в один ряд с "Чистым небом". Но публика для таких фильмов давно исчезла - ее сменили девочки с ведерками попкорна. Работая челюстями, сочувствовать трудно и совсем нельзя погрузиться в атмосферу народной беды. В зрительных залах недовольны: грузят! А на экране - послевоенное время: война с фашизмом, радость встречи с фронтовиками и надежды на мирную жизнь - все позади. Идет война с собственным народом, он трактуется как стадо и управляется хлыстом. Доносительство всех на всех - закон и дамоклов меч, зависший над почти тюремным бытом. Человек в форме, который еще вчера был героем-избавителем, теперь несет в себе опасность, его надо бояться. Нищета этой жизни запредельна, выживание становится ее единственным смыслом и целью, не оставляя места нормальной человеческой морали, а безотчетная, безадресная и бессильная ненависть ко всему сразу пронизывает ее насквозь.

Иррациональная, иссушающая душу и сердце, "бессмысленная и беспощадная" ненависть добрых и отзывчивых по природе людей - качество общественной жизни, которое объединяет почти все эпохи нашей трагической истории. Это загадочная для мира, но непреложная принадлежность национального сознания. Вот такое кино, такое зеркало, поставленное перед нами и отразившее сразу и вчерашний день, и сегодня, и завтра.

"Охрана" - картина нашего лауреата, которую показывает "Дубль дв@", - из такого ряда выбивается принципиально. Ее лица - надежда и безнадега в одном флаконе. Эту историю девушек в упрямых поисках счастья я для себя обозвал как "Семь мушкетериц": там есть некий кодекс чести. Там есть "одна за всех, и все за одну". Там есть человеческое. То, за что воюет Александр Прошкин в каждой новой картине и во что несмотря ни на что верит. Семь мушкетериц - как призрак надежды...