Спектакль "Гроза" БДТ им. Товстоногова показал важные тенденции театра

Фестиваль "Золотая маска" в зените. Уже показаны важнейшие спектакли, определившие лицо театрального сезона 2015-2016. Сегодня завершается программа Russian Case, в течение четырех дней представлявшая премьеры последних двух сезонов для иностранных гостей фестиваля. Это - одна из самых интересных остановок большой программы, позволяющая осмыслить наш опыт в свете иных культурных традиций.

Более 80 гостей из 25 стран Европы, Америки и Азии увидели "Русский роман" Миндаугаса Карбаускиса (Театр им. Маяковского), "Молодую гвардию" (Театр "Мастерская", СПб), "Дядю Ваню" Михаила Бычкова (Камерный театр, Воронеж), "Макс Блэк" Хайнера Гёббельса (Электротеатр Станиславский), "Дыхание" Марата Гацалова (Театр Наций), "Тело авангарда" (ЦИМ), "Бунтари" Молочникова (МХТ им. Чехова), брехтовские "Разговоры беженцев" (питерский фестиваль "Точка Доступа") и многие другие.

В эти же дни публика фестиваля увидела "Грозу" (БДТ им. Товстоногова), спектакль, который необычайно ярко представляет самые важные тенденции современного российского театра. Группа "трех М" - режиссер Андрей Могучий, композитор Александр Маноцков и художник Вера Мартынов - в черном пространстве, рассекаемом молниями, красными облаками и платьями, синтезировали модель архаического русского театра, и он сразу "заголосил" выплывшими из подсознания закличками, плачами, северными и южными говорами русских деревень. В этом великолепном, формализованном наподобие японского театра Кабуки, театральном языке явно различаются традиции русской народной драмы - той самой, на которую ориентировались Пушкин в "Комедии о Гришке Отрепьеве и царе Борисе" (больше известном как "Борис Годунов") и Островский в "Грозе". Той самой, которую реконструировали, стилизовали и изучали в начале ХХ века русские художники-формалисты, филологи формальной школы и Всеволод Мейерхольд. И "дорога цветов" - большой деревянный помост, идущий вдоль партера на сцену, по которому входят и выходят персонажи, и трое "слуг просцениума" в черных трико, являющих собой некий птичий "хор", и система фур, на которых из черной глубины выезжают на авансцену персонажи пьесы - все это прямо связывает работу БДТ с некоторыми принципами Всеволода Мейерхольда.

Черный лаковый Палех представлен здесь легкими росписями по шелковым занавескам, среди которых - и "житие Катерины", ее взлета и падения, и житие заповедной страны с Бабой-Ягой, нечистью, красноармейцами в буденовках, самолетами и ракетами, Сталиным и мавзолеем. Омут заповедного русского мира, пугающие и веселящие его бездны, которые равно знакомы и Кулигину (Анатолий Петров), и Катерине (Виктория Артюхова), и Кабанихе (Марии Игнатовой), и Дикому похожему на того самого царя Максимилиана (Дмитрий Воробьев), и Кудряшу, кудрявому и страшному Соловью-разбойнику (Василий Реутов), и кошечке Варваре (Нина Александрова), и главное - магической страннице Феклуше (Мария Лаврова, номинированная на лучшую роль второго плана), которая не говорит, а заговаривает, особенно - про время, которое стало в умаление приходить. Пугающая и поэтическая сказка про апокалипсис зарифмована в саму плоть русского мира, в его речь и пение, а над ней разливается, тянется, никак не разрешаясь, бесконечное "ка-а-а-а", только к концу первого действия допетое: "..линка, калинка, калинка моя"…

Всполохи молний, красные, точно с палехской шкатулки слетевшие облака и платки в черноте пространства, в узком зеркале сцены - эта изысканная красота заставляет говорить о новой архаике, о новом состоянии после постмодерна, новом трагическом и романтическом переживании мира, не лишенном, впрочем, скепсиса и иронии.

В Москве спектакль БДТ играли в Малом театре, "доме Островского", и интимная атмосфера его камерного уютного зала в первом действии явно вступала в бой с философской холодноватой остраненностью петербургского спектакля. Но в итоге магия непсихологических техник, их нарочитая ритмичность вошли в синергию с теплотой Малого театра и победили московский зал.