Семен Бычков: "Парсифаль" - это итог всего творчества Вагнера
Премьера была не только привязана к Великому Посту и Страстной неделе - событиям, интерпретированным Вагнером в его последней опере. У режиссера Херманиса действие оперы перенесено в Вену 1900-х годов, в психиатрическую больницу, известную как "Госпиталь Отто Вагнера" (по имени виднейшего архитектора венского югендштиля). Сценография Херманиса с невероятной точностью воспроизвела элементы сооружений однофамильца композитора, добавив к ним и другие узнаваемые символы эпохи, например кушетку Фрейда. Персонажи оперы разделились на соперничающих врачей и их пациентов, среди которых кто-то предстает в образе Парсифаля и Кундри, а в ком-то узнаются Климт или Шиле.
Интерпретацию Херманиса приняли настороженно. Но похвалы адресовали всемирно известному дирижеру Семену Бычкову, который уже не первый раз работает с Венской оперой. Об интерпретациях Вагнера и том, как важно идти в искусстве своим путем, "РГ" побеседовала с маэстро Бычковым.
Давно ли вы увлеклись Вагнером - композитором, к которому по сей день относятся неоднозначно?
Семен Бычков: Да, есть люди, которые без Вагнера жить не могут. А есть те, которые не могут с ним жить. В моем случае это первая ситуация. Началось это еще в Ленинграде. В то время в СССР не ставились оперы Вагнера на сцене по всем нам известным причинам, связанным приходом нацизма в Германии. Все началось с его симфонической музыки. Спустя годы я подумал, что пора начинать дирижировать Вагнера в оперных театрах. И выбрал первую для себя оперу "Парсифаль". Исполнил ее первый раз ровно 20 лет тому назад, во Флоренции, на фестивале Maggio Musicale Fiorentino. Готовясь тогда к "Парсифалю", я провел большое количество исследований. Даже поехал в Байройт, где до сих пор хранятся оркестровые партии первой постановки 1882 года. Это было страшно интересно: многие музыканты записывали в рукописях партий даже время, которое уходило на каждый акт. Постепенно играть стали медленнее. Интересно наблюдать по годам, как происходила эволюция восприятия музыки. Это было, безусловно, под влиянием Козимы Вагнер - она была хранителем наследия своего мужа. Считалось, что все должно быть медленно, потому что без этого не постичь глубины сочинения.
Эта идея застряла в сознании у всех до 1935 года, когда Рихард Штраус заменил Артуро Тосканини, который отказался дирижировать в Байройте в знак протеста против Гитлера. Штраусу был уже 71 год. Почему его не приглашали до этого в Байройт? Потому что Козима Вагнер хотела, чтобы он женился на одной из ее дочерей. Но он влюбился в другую женщину, и она ему этого никогда не простила. И вот в 1935 году, когда фестивалем управляла уже Винифред Вагнер, Штрауса, наконец, пригласили. И он произвел фурор со своими темпами. В чем только его не обвиняли! На каком-то собрании он спросил: "Кто-нибудь есть среди вас, кто присутствовал на премьере в 1882 году?" Естественно, никто не был. "А я был там, сидел на каждой репетиции рядом со своим отцом, который был первым валторнистом этого оркестра. Периодически открывалась небольшая дверца за дирижером, Вагнер вставлял голову и говорил: Леви, не тяните темп! И все, что произошло с этой музыкой с тех пор, - это травести!".
Почему сейчас вы выбрали именно "Парсифаль"?
Семен Бычков: Из-за его духовности. Безусловно, это итог всего творчества Вагнера. У меня всегда ощущение, что это написал человек, у которого все было уже за плечами и при этом все было впереди. Вагнер обращается ко всей Вселенной и всем ее проявлениям.
В постановке Алвиса Херманиса все происходит в психиатрической больнице. Вас эта идея не смутила?
Семен Бычков: Это одна из идей, которые могут быть. Столько уже всего было испробовано! Само по себе это не дает ни гарантии успеха, ни гарантии провала. Единственное, что важно для нас, это персонажи, которые появляются на сцене. Интересуют они нас или нет? Т Какую бы одежду они ни надевали. Мать моей жены была итальянка и фанатик Вагнера. Однажды она меня встречает и говорит: "Ты знаешь, это невозможно. Я смотрела по телевидению из Байройта "Кольцо нибелунга" в постановке Патриса Шеро". Я удивился. Эта постановка считалась поворотной в прочтении Вагнера. Она сказала: "Это невозможно: боги ходят в современных костюмах". Я спросил ее: "А откуда вы знаете, какие костюмы носили боги?" Она подумала и сказала: "Конечно, я не могу этого знать. Но в тот момент, когда я иду в театр, я хочу, чтобы меня перенесли в тот мир, которого я не знаю". Я об этом много думаю с тех пор. Костюмы меняются в зависимости от эпохи, но человеческая натура не меняется. В итоге то, что нас убедит или не убедит в постановке, это не поверхностная сторона, а то, какими представлены герои.
Сегодня, в глобализированном мире, остаются ли, не устарели, на ваш взгляд, такие понятия, как русская (или какая-то другая) дирижерская школа?
Семен Бычков: Нет, не устарели. Никто никогда не сможет, даже если бы мы очень постарались, из русских сделать французов. Или итальянцев сделать немцами. Это биологически невозможно. И нежелательно. Будь мы музыканты, писатели или чертежники, неважно, - мы все равно происходим от корней, которые находятся в определенной культуре, в определенном языке. Наша ментальность с этим связана. Каким бы интернациональным мир ни был, национальные черты всегда сохранятся. Забота не об этом должна быть. Заботиться надо о том, чтобы при всей этой интернациональности сегодняшнего мира сохранялась бы своя культура. Даже если она должна обрастать массой слоев, идущих из других культур. Не забывать себя. Мне недавно прислали клип, в котором на улицах Москвы и Питера у молодых людей просили назвать трех русских композиторов. Кто-то не знал ни одного имени. Кто-то говорил: Бетховен. Потом то же самое с русской литературой. Даже если этот клип постановочный, если это фейк, это произвело на меня удручающее впечатление. Если, воспитывая молодежь, не уделять внимания культуре собственной страны и мира, это очень опасно и грустно. Мы говорим, что трагические моменты в русской истории никогда не должны повториться, но как же это гарантировать, если новые поколения о них толком не знают?