Картины Джорджо де Кирико в России показывали в 1929 году (на выставке "Современного французского искусства"), а Борис Терновец, директор Музея нового западного искусства, написал одну из первых монографий о художнике, что вышла в 1928 году в Милане… Более того, благодаря Терновцу, одна из картин де Кирико - "Римлянки" (1924) - была куплена музеем, а подаренный художником рисунок "Муза, утешающая поэта" (1925) с посвящением "мсье Терновцу…" - нынче в собрании ГМИИ им. А.С.Пушкина. Но столь большая выставка Джорджо де Кирико в России впервые.
Среди 109 произведений, представленных на выставке на Крымском валу, - живопись, графика, скульптуры, театральные костюмы (в том числе к последней дягилевской постановке 1929 года - балету "Бал", хореографом которой был Джордж Баланчин) из семи музейных и частных собраний. Кроме Фонда Джорджо и Изы де Кирико (Рим) и ГМИИ им. А.С.Пушкина, работы для выставки в Москве предоставили Национальная галереи нового и современного искусства (Рим), Музей нового и современного искусства Тренто и Роверето, Центр Жоржа Помпиду (Париж), Музей Виктории и Альберта (Лондон), а также частные западные коллекционеры.
Архитектура выставки (Сергей Чобан, Агния Стерлигова) дарит зрителю возможность почувствовать себя внутри пространства де Кирико. Не только благодаря костюмам к балетам "Протей", "Пульчинелла" и "Бал", но и потому, что павильоны, где экспонируется графика, напоминают огромные фрагменты из меланхоличного пространства его картин "осеннего полдня", будь обломок античной колонны, угольник, или овал голов манекенов… А итальянский фильм (с русскими титрами) позволяет услышать самого художника.
Перед кураторами Татьяной Горячевой и Джанни Меркурио стояла непростая задача, если учесть, что большая часть ранних работ Джорджо де Кирико, созданных после знаменитого "прозрения" художника у базилики Сан Кроче во Флоренции в 1910 году, когда он вдруг почувствовал, будто все окружающее видит впервые, находится в американских музеях (с которыми сейчас у нас прекращен музейный обмен). Кураторы изящно вышли из положения, сделав одним из центральных мотивов экспозиции тему "Вечного возвращения". Благо для Джорджо де Кирико, который на склоне лет, с конца 1950-х, повторяет сюжеты ранних метафизических картин 1910-х, тема "возвращения Улисса" оказывается одной из важнейших. На выставке есть одноименная работа 1968 года, где юный Улисс-Одиссей плывет в лодке по морю, которое заключено в пространство полупустой комнаты с узнаваемыми атрибутами мира де Кирико.
На стене - картина "Загадка осеннего полдня" (1910), того самого, флорентийского, с фигурой Данте на площади; напротив - окно, в которое виден античный храм в горах. Высокое розовое кресло, венский стул, платяной шкаф и приоткрытая дверь - вот и весь интерьер, в котором встречаются сон и явь, время и вечность.
Эта поздняя работа, признаться, выглядит эмблемой, отсылкой к "метафизическим прозрениям" юных лет. Тем, что можно увидеть тут же, в начале экспозиции. Например, к "Полуденной меланхолии" (1913) из Центра Жоржа Помпиду - с громадными шишками артишоков на первом плане и крохотным черным паровозиком с клубами дыма, ползущим по линии горизонта, что замыкает ренессансную перспективу площади. Или - к "Площади Италии (Меркурий и метафизики)" (1920) - здесь на пустынной площади с беломраморной скульптурой, ничто не напоминает о современности, кроме фигурки женщины в синем платье на балконе. Около этих работ понимаешь, почему Андре Бретон, как пишет поэт Ив Бонфуа, выпрыгнул на ходу из автобуса, увидев в парижской витрине одну из ранних картин Джорджо де Кирико и помчался разыскивать автора.
Меркурий, конечно, один из любимых героев де Кирико. Именно его, а не Улисса, он ощущает своим alter ego. Не в последнюю очередь - благодаря имени: Кирикос по-гречески означает "вестник", "пророк". В рисунках художника образ Меркурия появляется и в иллюстрациях 1972 года к его роману "Гебдомерос" (1929) (то есть "состоящему из семи частей"), где вестник богов то ли провожает души умерших в Аид, то ли отправляет сновидения в мир живых… Он явится и в рисунке нью-йоркском, где Меркурий, явно слившийся с образом покровителя торговли Гермесом, как маг, превращает водопад монет в россыпь завитков античных колонн…
Другой любимый образ - аргонавты. Джорджо и его младший брат Андреа (он станет поэтом и возьмет псевдоним Альберто Савинио) родились в итальянской семье, но в греческом городке Волос в Фессалии, откуда по преданию Ясон отплыл за золотым руном. Неудивительно, что мальчики играли в аргонавтов на берегу моря, как у нас дети раньше - в казаков-разбойников. Неразлучные братья не прочь были сравнить себя с близнецами Каспаром и Поллуксом: не зря на рисунке "Философ и поэт" (1916) на грифельной доске Джорджо нарисует созвездие Близнецов. В Париже друзья-сюрреалисты будут, шутя, их звать Диоскурами, "отроками Зевса". Мир античных мифов был рядом с ними, как синее небо Греции. В общем, понятно, почему, на полотне "Гектор и Андромаха" (1924), где герои "Илиады", словно сошедшие с древнегреческих ваз, прощаются навсегда на фоне горящей Трои, их силуэты выписаны с щемящей живописной теплотой.
Перед нами герои возвышенной трагедии. И хоть де Кирико, говорят, очень не любил, когда его работы сравнивают со сценографией, именно его слова о театре объясняют очень многое в его позиции художника. "Театр рожден нашей потребностью в сверхъестественном мире. (…) С помощью пантомим пытались показать потусторонний мир, слиться с ним, удовлетворить желание увидеть невидимое, дотронуться до него, погрузиться в тайну, оставить сомнения. (…). Зрелище должно освобождать нас от действительности, дарить возможность оказаться если не в ином мире, то, по крайней мере, в иной жизни, - так вот, придерживаясь подобной точки зрения, я отрицаю всякий реализм…", - писал он в статье "Театр-зрелище".
Собственно, это предчувствие тайны, это дерзкая уверенность, что ему, словно вестнику богов Меркурию, открыты тайны невидимого, отдаляют де Кирико и от скучного академизма, и, как ни странно, от сюрреалистов. Обращение к мифу для них выглядело отступлением от нового искусства, для де Кирико - возвращением в "порт приписки". Не случайно он заявляет, что "в новом искусстве есть нечто от астрономической обсерватории, от финансовой инспекции, от кабинета начальника порта. Понятие ненужного уничтожено…". С тщанием морехода он рассчитывал свой маршрут в бессмертие.
Надо сказать, что среди отечественных художников Джорджо де Кирико давно оказался в роли "пророка". Причем отнюдь не только сюрреализма. Цитаты из картин этого страстного ницшеанца ("я единственный, кто понял Ницше", - мог заявить де Кирико, который даже на автопортретах рисовал себя в позе обожаемого философа, также подпирая голову рукой, как тот на фотографии), чьи работы первыми оценили сюрреалисты, основателя новой "метафизической живописи", отечественные художники (от Малевича до Дейнеки) с разной степенью изящности вплетали в свои работы. А отзвуки его манифестов, чеканных и дерзких (будь то "Возвращение к мастерству" или "Новое искусство"), можно нежданно расслышать в ритме и стилистике текстов Тимура Новикова. "Вечное возвращение" Джорджо де Кирико к мифу, его бунт и предчувствие "тайны", наверное, будут востребованы, пока живо искусство.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"