О том, что деда вот-вот арестуют его предупредил … следователь НКВД. Он был мужем младшей дочери будущего арестанта - Дмитрия Ивановича Жучкова. А Вера Андреева - первой внучкой деда, дочерью его старшей дочери. Жучков - потомственный дворянин, герой Первой мировой войны, офицер армии генерала Деникина, отказавшийся в 1918 году эмигрировать из России. И до 1937 года он жил в родовом доме. Его у деда отняли почти весь: из двух этажей особняка семье оставили четыре комнаты, все остальные стали большой коммунальной квартирой.
- Муж тёти Шуры, - вспоминает Вера Андреева, - деду сказал, что на него написан донос. В ту же ночь мы разожгли голландскую печь, тогда в Москве было печное отопление, и бросали туда все - императорских времен наши паспорта и награды, семейные альбомы, письма и даже бумажные царские деньги. Раньше бабуся и мама мне их показывали. Так мы остались без фамильных документов. Только с советскими паспортами. Но нас это не спасло…
Когда "брали" деда, семилетняя внучка Вера сидела на стуле как парализованная. Была весна 1937 года, четыре часа утра. К ним в дом вошли трое военных, опрятный дворник и понятые - соседи по дому. Лишь с годами, подросшая Вера узнает, что соседи-понятые и дворник вместе с ее любимым дядей Ваней - сыном Дмитрия Ивановича Жучкова, были авторами доноса на ее деда.
- Я понимала, что творится что-то непоправимое, - рассказывает Вера Сергеевна, - Мне было семь лет, я сижу в большой комнате на стуле, молчу. Вокруг выдвигаются ящики из комодов, шкафов. Все бросается на пол. Главная "добыча" дедов письменный стол: ящики вскрыты, замки взломаны, все оттуда вынуто и раскидано. Рыли-рыли и говорят дедусе: "Выходи!"
Понятые-соседи поняли, что деда арестуют. Заволновались. Стали тихо объяснять: они хотели его просто "припугнуть", потому что "..этот дворянин занимал "аж четыре комнаты". А к написанию жалобы в органы сына Жучкова привлекли потому, что "Иван вступил в партию и работал на заводе "Серп и молот". Девочка Вера очень любила дядю Ваню, он с ней часто играл, она до сих пор помнит, как он ее подбрасывал до потолка. И с ним она никак не связала арест деда. Тем более, когда дела увезли на "воронке", дядя Ваня сказал:
- Это ошибка, завтра он придет.
Но вернулся дед лишь через два года в 1939-м. Несмотря на то, что доносчики забрали заявление обратно, было поздно.
- От деда, - вспоминает Вера Сергеевна, - требовали, чтобы он подписал бумагу о том, что он против революции. Ему было 64, ему на давали спать сутками, выбивали из под него стул на допросе, надевали на голову целлофановый пакет… Дед ничего не подписал. Взрослые в семье понимали: если бы подписал, его бы расстреляли, а всех нас - кого расстреляли, кого в ГУЛАГ, кого - в детский дом…
Вернулся Дмитрий Иванович домой в 1939-м прямо из зала суда, где его оправдали. Вера гуляла во дворе, и увидела как седой и худой, с отекшим лицом дед топчется у их порога. Девочка его не узнала, но почувствовала, что это ее "дедуля". Подбежала к нему, они обнялись…
- Теперь я понимаю, что случилось чудо, - говорит Вера Сергеевна, - "тройка" вняла аргументам защиты, учла то, что авторы доноса отказались от своих слов. Потом, с годами поняла, что для "тройки" все было проще - какой смысл отправлять на каторжный труд старого и больного человека? А на "вышку" он не тянул.
Чудом не попавший в ГУЛАГ Жучков, потом много болел, пережил войну. Его сына Ивана исключили из партии. Он уехал в Севастополь, там встретил войну, там, в 1942-м погиб, защищая город от фашистов.
- Он достоин смерти, - сказал о нем отец.
- Когда мы хоронили бабусю, дед уже лежал в земле, - рассказывает Вера Сергеевна. - Тетя Шура, та самая, чей муж предупредил деда об аресте, спросила меня, уже члена КПСС: "Как ты могла перейти на их сторону?" Я ничего не ответила. До сих пор не знаю - почему. Сегодня вспоминаю ее, деда и понимаю: я не простила ту власть, как дед не простил сына. Я не умею и не знаю, как такое прощать.