В Перми открыли Дягелевский фестиваль и показали премьеру "Богемы"

В день открытия Дягилевского фестиваля на сцене Пермского оперного театра прозвучала Первая симфония Густава Малера в исполнении musicAeterna под руководством Теодора Курентзиса (эту же партитуру пермский оркестр исполнил несколько дней назад в Teatro Goldoni на открытии 57-й Венецианской биеннале). А прологом к Дягилевскому фестивалю стала премьера спектакля "Богема" Джакомо Пуччини в постановке немецкой команды (ко-продукция с Фестшпильхаузом Баден-Бадена). Режиссер Филипп Химмельманн, художники Раймунд Бауэр и Кати Маурер. Музыкальный руководитель постановки - Теодор Курентзис. Хормейстер - Виталий Полонский.

Одна из самых исполняемых опер мирового репертуара, полная чувственной экспрессии и романтизма молодых героев - "Богема" Пуччини, написанная по знаменитому роману Анри Мюрже "Сцены из жизни богемы", предстала на пермской сцене в неожиданном ракурсе. И дело не в том, что режиссер Филипп Химмельманн перенес действие оперы из XIX века в 60-е годы прошлого столетия - этим не удивить. Суть в том, что постановщик решил перелицевать саму пуччиниевскую драматургию, выдвинувшую на первый план романтические истории молодых людей - веселящейся Мюзетты и художника Марселя, умирающей от чахотки Мими и влюбленного в нее поэта Рудольфа, а также компанию их друзей - философа Коллена и музыканта Шонара. Страстные любовные ариозо и дуэты этой оперы придали музыке "Богемы" тот градус и эмоциональную экспрессию, которые ввели ее в круг апокрифов лирической оперы - в том числе, вердиевской "Травиаты" и "Манон" Пуччини и Массне, где героиня также мучительно-прекрасно уходит из жизни в апогее своей любви.

Химмельманн пошел по другому пути, намеренно игнорируя лирические артикуляции "Богемы" и смещая ее смыслы в социальную плоскость. В итоге сюжет пуччиниевской оперы предстал не в романтическом ключе, а с акцентами классовой теории, где бедность не допускается не только в буржуазные слои, но и в круги богемы. В самом романе Бурже социальные акценты подразумевались, но имелось ввиду и другое - новая радикальная и романтическая модель жизни, разворачивавшаяся в Латинском квартале в середине XIX века. Именно в тот период утверждались и нормировались постулаты "богемности", с ее атрибутами  эксцентричного образа жизни художника, противостояния обществу и культом творчества и свободной любви. Парадоксально, но и сам феномен "богемности"  оказался за бортом спектакля Химмельманна.

Режиссер перевел чувственность и романтизм оперы в социальный регистр

Зато на сцене появилась студенческая толпа парижских "шестидесятников" с  цветными шарами и лозунгами "Запрещать запрещено", полицейские с дубинками, разгоняющие толпу и выворачивающие рюкзаки студенток, экстравагантные персоны в образах трансвестита или мелко суетящегося с коробками и свертками вокруг Мюзетты буржуа. В разгар массовых "волнений" сцену картинно пересекал брасс-ансамбль полицейских, маршировавших под чеканную дробь барабана. Все в целом, несмотря на тщательно подобранную в секонд-хенде одежду персонажей - мохеровые береты, косынки, синтетические плащи, ни на минуту не оставляло впечатления ряженой толпы, карнавала в костюмах 60-х. На фоне протестного праздника в таком же поверхностном ключе разыгрылись и события основной любовной драмы.

Герои ее - Рудольф, легкомысленный молодой человек, благополучный "мажор", с эффектной кудрявой шевелюрой (лирический тенор Давиде Джусти, Италия), кутающийся в плед в кровати, с пришпиленными над ней многочисленными листками бумаги - полным собранием его стихов. Друзья его - такие же "мажоры". Мими - простоватая провинциальная особа в вязаной шали (Зарина Абаева), наивно поверившая, что ее случайные отношения с Рудольфом и есть история любви. Наконец расчетливая, громкоголосая содержанка Мюзетта (Надежда Павлова), в лиловых, вырви глаз, широких клешах.

В этой "Богеме" мужской квартет, проживающий в облупленной, с  бестолковым интерьером комнате, инфантильно развлекается, устраивая дуэли подушками и прыгая по кровати. Мими же вынашивает свою никчемную любовь, глупо исповедуясь в чувствах Рудольфу и его другу Марселю, которым досадно, что на их пути попалась такая занудная особа. У истории этой нет ни начала, ни конца, потому что никто из персонажей на протяжении действия не изменился. Расставшись с умирающей Мими, которая вызывает у всех только чувство неловкости и брезгливости, Рудольф в следующем действии продолжает также скакать на кровати и биться подушками, радуясь багету и бутылке вина, принесенными друзьями. Праздник прерывает, как всегда, Мими, некстати приползающая по сцене умирать к своему любимому. Короткая суета вокруг Мими - Мюзетта с положенной по сюжету муфтой, единственная сочувствующая, философ Коллен, мнущий свой плащ, который он должен продать, чтобы помочь Мими, удаляющийся поскорее от несчастной Марсель в замшевом пиджаке.

Рудольф остается с Мими наедине, за пределами своей беззаботной мансарды, прямо под снегом - непрекращающимся весь спектакль и служащим метафорой холода и бесчувствия героев. Но даже миг, который прописан у Пуччини как исступленный прощальный дуэт, не приливает любовной энергии спектаклю, в котором смерть Мими приносит всей компании лишь облегчение.

Но что делать с музыкой Пуччини, которая пылает страстными эмоциями, страданиями и радостями чувств? Теодор Курентзис ведет оркестр в быстрых темпах, иногда жестче, графичнее, чем спонтанно раскручивающиеся пуччиниевские звуковые объемы, но с ясностью и прозрачностью смыслов. Оркестр замирает "смущенными" тремоло, разливается птичьими трелями в тихом рассказе Мими о себе, обрушивается "петрушечным" звуком родом из  Стравинского в уличной "студенческой" сцене, переходит на сухое стаккато, когда Марсель равнодушно советует Мими расстаться с Рудольфом, выталкивает на поверхность колокольный звук, истончаясь в пианиссимо в сцене смерти Мими.

Герои "Богемы", освободившиеся от неловкого груза любви Мими, уходят в глубину пустого пространства, образ которого - безмолвный снег, снежное бесчувствие. Остается удивляться, что певцам удается как-то вести свои партии в этом холодном формате, не дающем жизни эмоциям. Но об этом ли музыка "Богемы"?

*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"