Ярослав Шипов стал лауреатом Патриаршей литературной премии
Длинных рассказов у священника Ярослава Шипова нет - страничка, другая, третья и все. В начале рассказа герой еще в пеленках или отрок, а перелистаешь несколько страниц - он уже на закате лет оглядывается на пережитое.
Рассказы эти могут показаться приземленными: сюжеты их крепко привязаны к времени и месту. Девяностые годы, вологодская глубинка. Читатель, ожидающий от православного литератора душеполезного повествования о чудесах и святых, будет поначалу разочарован. В простых историях о плотниках и механизаторах, о речниках и летчиках, об охотниках и рыбаках нет ни ошеломляющих чудес, ни моральных назиданий.
Но дочитывая незаметно для себя книгу, читатель уже и не гадает о том, получил он духовную пользу или нет. Он чувствует внезапную радость от причастности к высокой таинственности той жизни простых людей, к которым в эту минуту читатель смиренно готов отнести и себя.
"Там все-таки что-то есть..." - говорят люди неверующие, но сомневающиеся в своем неверии, указывая в небо. "Здесь что-то есть..." - думает читатель рассказов Ярослава Шипова, вдруг по-новому вглядываясь в ту жизнь, что течет рядом.
Печаль и радость повседневности у нас сегодня в пренебрежении еще и потому, что наша литература разучилась говорить с людьми "за жизнь". Конечно, писателю уже не вернуть нашу безумно скачущую жизнь в те берега, в которых она текла у наших прадедов, но он может вернуть нам тот угол зрения, который позволяет смотреть на белый свет с вниманием и любовью.
Когда те, кто не читал прозы Ярослава Шипова, спрашивают меня, о чем его рассказы, я всегда затрудняюсь с ответом и говорю: "Да вроде о жизни..." Чувствуя убогость такого ответа, добавляю: "Ну и еще о чем-то важном..."
Почему же я не могу назвать это важное? Быть может, потому, что есть вещи, которые каждый угадывает душой по-своему, а назови это словами и станет досадно от своей приблизительности. Очень дорогое мне свойство рассказов Ярослава Шипова - в них есть улыбка. Смешных мест немного, но добрая усмешка бывалого человека светится почти на каждой странице.
Пересказывать рассказы отца Ярослава и легко, и трудно. Легко, потому что это всегда житейская история с ясным сюжетом, и, кажется, ты много раз слышал такие истории от попутчиков в поезде. Но невозможно пересказать авторскую интонацию, нельзя привести рассказанное к общему знаменателю моральной сентенции. Там, где другой рассказчик непременно бы подвел черту и с радостью поделился бы нравоучением, Шипов умолкает, даже намеком не склоняя читателя к прямолинейным выводам.
Священник Ярослав Шипов, начинавший свое служение на деревенском приходе в бедственное и смутное время начала 1990-х, приземляет возвышенные рассуждения тех, кто умиляется неиссякаемому обилию героев и подвижников в нашей жизни. Обилие это, думается отцу Ярославу, происходит в нашем народе скорее не от богоизбранности, а от "чрезмерной горемычности жизненного пути", от неизбывной трагичности бытия, происходящей часто от нашей собственной безалаберности и безрассудности, а более всего - от хронической неспособности российской власти позаботиться о людях, ее избравших.
Впервые я встретил отца Ярослава четверть века назад, когда приехал в командировку в Тарногский район Вологодской области, где батюшка был настоятелем Преображенской церкви села Верхне-Спасский Погост. О его писательстве, о том, что до принятия сана Ярослав Алексеевич окончил Литературный институт и заведовал отделом прозы в крупнейшем столичном издательстве, я тогда ничего не знал.
Село Верхне-Спасский Погост отмечало тогда свое 600-летие. Юбилей решили отметить народным гуляньем. Опасаясь, что долгожданный культурный праздник может завершиться не очень культурно, районные власти попросили единственного на весь район священника отслужить молебен.
На помост, пахнущий смолистой сосновой доской и предназначенный для песен и плясок, взошел отец Ярослав в праздничном облачении. Мой коллега из районной газеты взял на изготовку фотоаппарат, я достал блокнот.
Батюшка поставил на журнальный столик маленький тазик с водой и положил кропило. Народ разместился на скамеечках вокруг сцены. Взрослые и дети, затаив дыхание, следили за приготовлениями: последнего священника в здешних краях видели в 1932 году.
- Ну что, братья и сестры, помолимся, - сказал отец Ярослав и приветливо оглядел собравшихся.
Мы напряженно молчали, не понимая, чего ждет от нас батюшка. Все, кому достались места на скамейках, сидели. Все, кому места не хватило, с любопытством ждали начала священнодействия.
Убедившись - и, очевидно, не в первый раз, - что люди утратили всякую память о том, как их предки благоговейно вставали на молитву, батюшка вздохнул: "Господи, благослови..."
Завершив свое одинокое молитвенное предстояние, священник сошел с помоста. Ему на смену высыпали девушки в ярких народных костюмах, с лентами в волосах. Грянула музыка, и сцена задрожала от веселой дроби каблучков. Автолавки развернули торговлю дефицитным тогда мылом, стиральным порошком и консервами. Солнце играло на реке.
Когда число подвыпивших и задиристых граждан стало бросаться в глаза, возникло опасение, что праздник вот-вот рискует увенчаться буйной самодеятельностью. Начальство недовольно косилось на священника, считая, что это его молитвы не обеспечили должной безопасности торжества.
И тут внезапно надвинулись тучи, хлынул дождь. Минут двадцать ливень охлаждал горячие головы. После этого, как ни в чем не бывало, выглянуло солнце, и праздник завершился в сумерках любовными песнями у реки.
Сейчас я вглядываюсь в старую фотографию, сделанную в тот июньский день 1993 года, - как полна была еще деревня, как много детей и молодых лиц. И как чисты, доверчивы эти лица...
У Ярослава Шипова есть рассказ "Райские хутора" - о том, как в заброшенной деревне остались лишь двое стариков. Оторванные от цивилизации, забытые людьми, дед и его вторая половинка жили на удивление счастливо, в ладу друг с другом и с природой. Кабаны и волки невольных отшельников не беспокоили. Лес кормил белыми грибами и клюквой. Отчего проистекало благоденствие, старики не ведали. И автор не раскрывает нам тайны, и мы благодарны ему за это.
"Когда я уходил из деревни, старики провожали меня до калитки и долго смотрели вслед - обернусь, а они все стоят и прощально машут руками..."
Вы родились в 1947 году, когда имя Ярослав было весьма редким. Почему вас так назвали? Родителей увлекала история Древней Руси?
Ярослав Шипов: Нет, тут другая история. Хотя тоже во многом героическая.
Мой отец Алексей Алексеевич Шипов встретил Великую Отечественную командиром пулеметной роты. Служил в газетах "На разгром врага" и "Красная звезда". Мама Анастасия Ивановна Вакурова работала в "Комсомольской правде". К тому времени у родителей было уже трое детей: два брата и сестра. Когда их отправили в эвакуацию в Сибирь на Иртыш, младший брат по дороге потерялся и только чудом потом нашелся.
В конце войны отца направили в партизанский отряд в Высокие Татры, в Чехословакию. В этом отряде были молоденькие ребята, жених с невестой - Ярослав и Милада. Однажды, когда партизаны на рассвете в тумане перебегали какое-то шоссе, немецкий патруль их заметил и открыл огонь. Среди тех, кто погиб, были Ярослав и Милада. И тогда оставшиеся в живых пообещали друг другу, что когда после Победы вернутся по домам и родятся дети, то назовут их, если парень, то Ярослав, а если дочка, то Милада. Вот так я стал Ярославом.