Андрей Битов: Рецептов правильной жизни точно нет

Когда такой большой писатель, как Андрей Битов, приближается к своему 80-летию (он родился в Ленинграде 27 мая 1937 года), говоря о нем, всегда рискуешь скатиться в неверный, скажем так, тон. Мол, вот такие заслуги, тридцать книг, двенадцать, что ли, наград и премий, в том числе и государственных, за границей повсеместно переведен и так далее, и тому подобная чушь.

К счастью, все, кто знает Андрея Георгиевича лично, знают о нем как о человеке главное. Андрей Георгиевич всегда был беспощадно ироничным по отношению к себе. Но это не та ирония, когда, иронизируя над собой, человек на самом деле собой же любуется. Это ирония мудрости. Кто бы ни встречался с Андреем Георгиевичем, кто бы ни слушал его выступления - в Ясной Поляне ли, музее-усадьбе Льва Толстого, или у Пушкина в Михайловском, - все отмечали, что он никогда не говорит "просто так", всегда говорит со смыслом, но говорит об этом очень просто и всегда с долей иронии. Может быть, только говоря о Пушкине он предельно серьезен. Пушкин - святыня для него.

О Битове не надо говорить. Его нужно слушать. И такая счастливая возможность предоставилась нам накануне юбилея писателя.

Андрей Георгиевич, какие у вас мысли накануне юбилея?

Андрей Битов: Перед тобой сидит человек, который недавно был совершенно раздавлен собственным возрастом. Я понял, какой же это советский инфантилизм думать, что 80 лет - это не глубокая старость. Глубокая. Ты-то не понимаешь, а я понимаю. Я заглянул недавно в эту дьявольскую "шайтан-машину"...

В телевизор или компьютер?

Андрей Битов: В компьютер, в Интернет. "Шайтан-машина" - мне нравится этот термин. Значит, посмотрел в шайтан-машине возраст трех людей, которые, как мне казалось, перешагнули порог Льва Толстого, то есть вышли за его рубеж восьмидесяти двух лет. Меня действительно заинтересовал их возраст, потому что я их знал лично, больше или меньше, но знал лично. И я с ужасом увидел, что они не дожили до восьмидесяти. А они мне казались глубокими стариками.

Может быть, только говоря о Пушкине, он всегда предельно серьезен. Пушкин - святыня для него

Кто это? О ком идет речь?

Андрей Битов: Михаил Бахтин, Виктор Астафьев и Василь Быков. Они ровно в этом возрасте, в котором мы с тобой беседуем, не дожив по два месяца до этой планки, ушли. Я за их упокой молюсь отдельно, как за границу жизни и смерти. А Бахтин, между прочим, был прообразом для деда Одоевцева в "Пушкинском доме", и я его единственный раз видел, и он мне показался глубоким стариком, он мне понравился. Я, помню, был счастлив, что я его повидал, и помню, что я иду от него в теплый летний ливень, который промочил меня до нитки, и чувствую себя счастливым. Так не было Бахтину 80 лет.

Энергия, силы - откуда они?

Андрей Битов: А вот почему-то любопытство. Каждый раз хочется посмотреть, а что же еще может быть. А потом еще выросли потомки у меня - худо-бедно нажил 11 потомков, и они меня удерживают. А они уже втрое, втрое, если в сумме сложить, меня старше. Это хороший капитал. Так что я зря жалуюсь на старость, если они втрое меня старше. Когда не стыдно того, что сделано, это тоже какой-то капитал.

Ваш герой в одном из ранних рассказов задает себе вопрос: "есть же что-то самое важное, главное, так сказать?". Как вы сами себе на этот вопрос ответили? Что самое важное?

Андрей Битов: Я думаю, что сама жизнь. Понимаешь? И ничего более важного и всеобъемлющего я не знаю. Надо жить и, по мере возможностей, с жизнью справляться и ее постигать - и тогда, возможно, не наделаешь много глупостей и гадостей. Может быть, вдруг удастся и что-то доброе сделать.

В вашей жизни было много любви?

Андрей Битов: Думаю, что много. Достаточно. Мы с мамой друг друга очень любили, это да. А потом, собственно, было... Любовь - это необсуждаемость. Поэтому ее нельзя ни взвесить, ни доказать... Ни в ней признаться даже.

Существует ли рецепт жизни, полной, правильной?

Андрей Битов: Рецептов правильной жизни точно нет, а неправильное встречается на каждом шагу. Наверное, это не подспорье для оправдания себя, что у кого-то что-то хуже: "Не сравнивай: живущий несравним", - как очень хорошо сказал Осип Мандельштам. Есть только твой опыт, только твои собственные усилия и твои собственные постижения, они же достижения.

Жизнь - это преодоление?

Андрей Битов: Да, безусловно. Это ты сама уже себе сказала. Сколько-то времени можно проплыть по течению, но потом тебя обязательно прибьет к какому-то препятствию.

Что для вас гармония жизни ?

Андрей Битов: Есть выражение самодостаточности, и я думаю, что оно вполне уместно. Когда нет ощущения, что чего-то не хватает, что еще что-то надо, когда не требуется подпитка и когда ты жив живой жизнью, - вот это настоящее состояние самодостаточности.

То есть человек должен совпасть с самим собой?

Андрей Битов: Да, но не только. Это большая система. Человек - Космос, он должен быть частицей всего. Вот тогда это маленькое ничтожное существо становится в какие-то секунды всем. Когда оно становится всем, то оно самодостаточное. Чем меньше это замечаешь, тем счастливее живешь. Не надо думать, что есть какой бы то ни было рецепт живой жизни. По-видимому, его нет. Только если обращаться к Богу, к молитве, но это уже дело абсолютно индивидуальное для каждого. В том, как человек обращается к Богу и к молитве, он абсолютно свободен - тут полная демократия, и, наконец, не требуется никаких общественных сдвигов.

Вы нашли, во что верить? Вы верующий человек?

Андрей Битов: Надеюсь, что да. Но это очень большое самомнение утверждать это. Я не сомневающийся человек. Когда-то я придумал такую формулу, но это просто удачный каламбур: что же это такое за мания величия верить, что ты веришь в Бога. Это самая большая мания величия, которая может быть. На самом деле есть довольно простые вещи: Бог - точка и я - точка. Всё. Кратчайшее расстояние между ними - прямая. А скорость молитвы быстрее... скорости света. Но она должна исходить из точки, иначе она будет словами. Нельзя превращать молитву в слова так же, как нельзя слова превратить в молитву, это почти невозможно. Поэтому молитв немного. И "Не дай мне Бог сойти с ума" - одна из них.

В 34 года Пушкин попал в очень двусмысленное положение между обществом и своим назначением. Каким образом - непонятно, но он удрал в Болдино и написал подряд три вещи про безумие: "Не дай мне Бог сойти с ума", "Медный всадник" и "Пиковая дама". И вышел оттуда живым. Как позже сказал Мандельштам, "прыжок, и я в уме". Вот, значит, вышел оттуда живым. Но, понятно, другое тоже долго не продлилось. На самом деле человек быстро живет, и не надо думать, что ему суждена долгая жизнь. Ну, как кому... Вот мне дана пока долгая, и я явно чувствую, что не то чтобы я это заслужил. Потому что, может быть, я этого еще и не заслужил. Вот поэтому... (сказал Андрей Георгиевич, запивая крепким кофе сигарету. - Прим. М.С.) А что ж мне не тратить здоровье, для чего оно?

Любовь - это необсуждаемость. Поэтому ее нельзя ни взвесить, ни доказать... Ни в ней признаться даже

Чтобы тратить?

Андрей Битов: Ну вот. А для чего время? Чтоб его тратить. Для чего деньги?

Для того чтобы тратить.

Андрей Битов: Тоже. Да. И даже если дан тебе какой-то дар, то он тоже для того, чтобы ты его истратил.

Надо всё истратить. Обязательно. Вот мы пришли к какому-то правильному заключению, что всё надобно истратить. Когда всё будет истрачено, тогда привет-пока - и тебя отпустит.

Кстати, я вот сейчас над этим и работал, над "Золотым петушком" - и довольно странная сказка, прямо скажем. Это его третья Болдинская осень, в которой у Пушкина ничего не получилось после такой удачи, победы над безумием. Он создает действительно вещь достаточно безумную, уплотнив все жанры, какие у него были недописанными. В одной сказке есть и маленькая трагедия, и повесть, и перевод с иностранного, и всё, что угодно - в общем, это довольно странное уплотнение жанров. Не могу сказать, что это самое лучшее его произведение. И не всё у него лучшее, кстати, по крайней мере, по сравнению с ним самим. Тем не менее одновременно, из того же источника иностранного, из Вашингтона Ирвинга, из которого он взял эту сказку, стихотворение вытекло:

Чудный сон мне бог послал -

С длинной белой бородою

В белой ризе предо мною

Старец некой предстоял

И меня благословлял.

Это его странное внутреннее продолжение "Золотого петушка". И там полный парафраз из Евангелия в конце стихотворения:

Ах, ужели в самом деле

Близок я к моей кончине?

И страшуся и надеюсь,

Казни вечныя страшуся,

Милосердия надеюсь:

Успокой меня, творец.

Но твоя да будет воля,

Не моя. - Кто там идет?..

"Кто там идет?" мне вдруг показалось чистым окончанием какой-то маленькой трагедии, маленькой трагедии уже его собственной. Но он и не мог себя приравнять к Христу, хотя у него в списке маленьких трагедий был Христос. Он вполне к себе всерьез относился, человек. А почему человек должен несерьезно к себе относиться? Если он точка, связанная с Господом, он и может к себе всерьез относиться. Если он не связан, тогда извините, он затерян в этом чудовищном 4- или 5-миллиардном мире и тычется, как атомы в расплавленном металле, во все стороны в броуновском движении. А это всё равно Космос, и точка, и всё. Мы состоим из ничего и уходим в ничего. На самом деле это чистое счастье: быть ничем и стать ничем. Так что ровно напротив нашего этого гимна: "кто был ничем, тот станет всем", ровно напротив. Был ничем и станешь ничем. На самом деле это полная справедливость, гармония и счастье.

Когда я была маленькая, я думала, что взрослые обладают каким-то таким абсолютным знанием и они просто от тебя это скрывают. То есть когда-нибудь ты узнаешь всё: кто ты такой, откуда ты пришел. Я была убеждена, что взрослые это знают. И в тот момент, когда ты понимаешь, что взрослые ничего не знают, ты сам становишься взрослым.

Андрей Битов: Не на кого положиться, это точно.

Это кошмар. И ты думаешь, будучи ребенком, что существует какой-то возраст мудрости, когда все прояснится.

Андрей Битов: Нет, нет. Это всё заблуждение. Очередные россказни. Главное - не делать никаких выводов и не думать, что кто-то кого-то умнее, кто-то над кем-то расположен выше.

Мы не знаем самых главных вещей: кто мы, зачем мы...

Андрей Битов: Так это и слава Богу: великое благословение, что мы погружены в эту жизнь от рождения до смерти, как в неведомое. Иначе можно было бы сойти с ума. Сразу. В ту же секунду.

А главного смысла нет. Вот считай, что это диапазон божьего благословения от недоумения до конечного недоумения.

С течением жизни нарастает недоумение...

Андрей Битов: И это конечное недоумение нас туда и уведет, где, якобы, ответят на вопрос. Это самая большая тайна.

Дословно

Андрей Битов - о себе, о Пушкине и о России:

* "Я пушкинист с более чем полувековым стажем. В 1949 году (тогда было 150-летие Пушкина и 70-летие Сталина, и это все рифмовалось) мне поручили сделать доклад в школе, и я прочитал всего Пушкина. Я был свободен и воспринял то, что воспринял... Скажем, то, как заяц перебежал ему дорогу, изменив судьбу. Это, конечно, с детства идет".

* "Я думаю, что самое страшное произведение в мировой литературе - это "Сказка о рыбаке и рыбке". Цитирую своего учителя Лидию Гинзбург: "Нет такой жизни, которая бы не кончилась разбитым корытом". "Сказка о рыбаке и рыбке" - это теория относительности, открытая Пушкиным. Три предложения перемены судьбы, три прокола - и все, дело закончено".

* "Россия - не отсталая, а преждевременная страна. Все свое пространство она нахватала впрок, чтобы вырваться из времени. И Пушкин был преждевременным, потому что после него пришлось отступать назад. И Петр, и Петербург, и Ленин, как к нему ни относись, были преждевременными... Все оказалось заготовкой для чего-то. У России до сих пор нет своего времени. Она придумана не для того, чтобы быть первой в мире, а для того, чтобы в момент будущей катастрофы оказаться зачем-то нужной для мира. Мы - для мира, а не мир для нас".