Римас Туминас в Воронеже рассказал о героях не нашего времени
"Надо уметь очищаться"
Трагедию Софокла он поставил прошлой осенью в сотрудничестве с Национальным театром Греции (оттуда приглашены актеры для Хора, олицетворяющего в античной драматургии народ). Постановку показали в Эпидавре под открытым небом - там с древности сохранился амфитеатр на 14 тысяч зрителей. Неподалеку когда-то стоял дворец, посвященный богу медицины Асклепию. Так что до новой эры греки могли уврачевать в этом месте и тела, и души, заключил Туминас.
В античности посещение театра было делом общественным, своего рода гражданским долгом: горожане собирались на представления, чтобы поразмыслить о насущных проблемах. Пьесы писали на злобу дня ради одной-единственной постановки. Потом оказалось, что злоба дня не меняется веками. Так вышло и с "Царем Эдипом".
Не самый приятный персонаж - властолюбивый, вспыльчивый, подозрительный, жестокий и не склонный прощать - у Софокла, а вслед за ним и у Туминаса превращается в героя если не положительного, то достойного уважения. Злосчастного Эдипа не жалко: жалость была бы для него, пожалуй, оскорбительна. Это чувство скорее для сменившего его на троне Креонта, который вообще не делает ничего плохого (даже на власть не претендует - она у него и так есть), искренне сочувствует горю зятя, но выглядит в спектакле Вахтанговского подчеркнуто слабым и смешным. Ему не доводится над собой поработать.
- В Эдипе есть свобода мышления. В нас этого нет. Приспосабливаемся… - заметил Римас Туминас. - Он был заносчив, амбициозен, горд, самолюбив - такой вырос. Видите ли, колесница Эдипу дорогу не уступила, поэтому он всех поубивал! Но после победы над Сфинксом царь много лет жил этой славой, гордился, что освободил Фивы. Значит, стал слепым! Наши руководители тоже так живут: вроде встречаются, как бы все знают и видят, но на деле - слепы. Эдип прозрел на 15 минут и потом ослепил себя. Вот эта способность человека превратиться в героя, который судит и наказывает себя, - самый важный удар античности по нам. Удар высокой морали. Сегодня у нас уже никто себя не казнит. Если и застрелится человек, то - чтобы не быть разоблаченным. Низость пронзила нашу жизнь. Но делать ошибки, и большие ошибки, можно - никогда не поздно их признать и стать человеком, спасти страну и себя. Надо уметь очищаться.
Огромная труба, как каток, катится по сцене, грозя раздавить Эдипа и его семью. Злой рок - а может, просто "напоминалка": ведь пока гром не грянет, искать и исправлять свои ошибки никто не подумает. В какой-то момент труба под оглушительную и величественную музыку движется на зрительный зал. Замирает в метре от края сцены: время у нас, стало быть, еще есть.
В рамках Платоновского фестиваля Римас Туминас встретился с воронежскими актерами и театралами. Для беседы мастер припас немало интересных наблюдений и соображений, иронично посетовав в самом начале, что за сказанным приходится тщательно следить: "Все быстро становится известным. Не успел сказать - уже все прочитали и посмотрели. Это сковывает актерскую (и режиссерскую) склонность лицемерить. Раньше-то кто бы проверил, что ты и где брякнул…" "РГ" выбрала самые яркие его высказывания - о профессии, о времени и о счастье.
"Ищи боль в других"
"Знаете, что на меня повлияло как на режиссера? Был такой, казалось бы, незначительный эпизод… Все мы в молодости испытывали страшную боль, когда надо было идти к зубному врачу. Кресло там было такое, в которое нужно было вцепиться и терпеть. Сегодня ты ничем не стеснен, анестезию получил - и болтаешься, безвольный и ненужный. А тогда я уселся в кресло, напротив было окно с видом на улочку, которая спускалась куда-то вниз. Моросил дождь, я был готов к испытанию и несправедливости. А по улице шла бабушка с палочкой и сеткой. Она останавливалась и шла, опять останавливалась и шла. Я сосредоточился на ней, как актер в этюде, и стал думать: кому сейчас труднее и больнее - мне или ей? И даже не почувствовал, как мне сверлили зуб! Этот случай очень сильно на меня психологически подействовал. Я стал искать боль не в себе, а в других. Через других можно найти себя. И в искусстве, и в жизни. <…>
Все-таки я академический режиссер. В искусстве есть система, и она должна присутствовать там независимо от твоего желания быть модным. Анатолий Эфрос, помню, во время репетиций всегда сверялся с текстом пьесы, держал книгу при себе. Закрывал ее накануне премьеры, аккуратно придавливая рукой, - будто благодарил. Современные же режиссеры, особенно молодые, - я это вижу! - читают пьесу один раз, сразу откладывают в сторону и думают: "А где здесь я?.." Исходя из этого и ставят спектакль. Хотя - кто тебя спрашивает, где в пьесе ты? Не надо этим вопросом задаваться. Антон Чехов писал брату Александру в отзыве на его рассказы: в тексте, мол, тебя слишком много, выгоняй себя, пиши о другом! Конечно, такое осознание приходит с опытом, с потом и кровью. <…>
Нас затрагивает потеря вкуса, а значит и стиля. Безвкусица - мы так ею гордимся! Еще Пушкин писал, что безвкусица, подлость и невежество примыкают к настоящему, а прошлого боятся".
"Играть надо небесам"
"Раньше я актеров всех любил. Сейчас только уважаю. Но это чувство более глубокое и постоянное. Вот с женщинами сложнее - влюбляюсь! Из-за этого даже курс свой перестал набирать. В спектакли тоже влюбляюсь - да так, что на третий-четвертый раз хочу их снять с репертуара, чтобы никто кроме меня не смотрел. Люблю снимать спектакли. Они не исчезают, а отправляются в вечную жизнь и становятся идеальными. Там, в небесах, живут ангелы, наши ушедшие. Для них надо играть. Актер поднимает мертвых, и если мы играем неточно, приблизительно, то ангел плачет, а до нас свое горе не может донести… <…>
Мне очень нравится одна мысль, уже избитая, известная всем благодаря Шекспиру: "Весь мир - театр". Первым ее высказал в такой форме французский поэт Пьер де Ронсар. "Весь мир - театр, мы все - актеры поневоле, всесильная Судьба распределяет роли, и небеса следят за нашею игрой" - так это у него звучит. "Всевышняя судьба распределяет роли" - такое актерам хорошо говорить, удобное объяснение. Но главная тут строчка - "И небеса следят за нашею игрой". Вот играть надо небесам, а не зрителю и не партнеру по сцене. Актеры любят кокетничать - жаловаться, что якобы партнер не дает им посыла, они не могут с ним сработаться. Партнер, в общем, во всем виноват. Никто никакого посыла не должен давать!..
Еще актеры любят искать характер и конфликт. По-моему, начинать репетировать надо без характера и конфликта! Просто закрывать двери у них перед носом. Они будут стучаться, томиться, исчезать от невостребованности. Потом мы раскроем двери - а нам уже ни характер, ни конфликт не нужны. Да, поначалу непонятно: что играть-то? Человека играть! Не характер, а человека. Еще я говорю актерам: откажитесь от борьбы. Нас с детства приучают бороться за все. Стоило отказаться от этой манеры - и мир сразу другой, и люди добрее".
"И в 95 можно стать звездой!"
"Молодежь у нас, глядя на Маковецкого, начинает выбирать себе роли. Отказываться от каких-то эпизодов, от второго плана. Ну хорошо, думаю я, отказывайся, жди главной роли. Я посмотрю, как разлагается личность. Актер - он же как корова. Он должен давать молоко. Когда приходит человек в труппу, надо его спросить: "Будешь давать молоко?" - "Буду". - "Будешь на дойку ходить?" - "Да, утром и вечером". Год проходит, два - что-то уже не десять литров за дойку получается. Вырастают рога, и корова становится оленем. Украшением природы…
Для меня в этом смысле образец - не так давно ушедшая от нас актриса Галина Коновалова. Слава к ней пришла в 94 года, и Галина Львовна выкладывалась, как никто другой. Хваталась за любые эпизоды. В больницу попадала - обкладывалась там рецензиями и так выздоравливала. Приходила в театр и, глядя на коллег, возмущалась: "Как так, им по 30 лет - а уже начинают пить, депрессия, усталость… И в 95 можно стать звездой!" <…>
В Эпидавре на репетициях "Царя Эдипа" я наблюдал за греческим "хором". Мы-то приехали как на курорт, а они так старались, что я стал опасаться: "Они нас переиграют!" И теперь эти греки так у нас и играют, хотя это тяжело организовать, не все могут прилетать, когда нам надо. Конечно, мы можем русских актеров научить тем же фразам, но это приведет к разрушению спектакля. У нас такой менталитет: как угодно хвали артистов, даже с хором Большого театра их сравнивай - все равно стоят усталые, мало получающие, злые… И думают, кого бы привести себе на замену. А в Греции нет представления, что хор - это массовка. Они на сцене так ищут богов, так переживают за Эдипа и свою страну! Если бы мы так за свою переживали, не надо было бы разговоров о патриотизме. Мы же привыкли к бедам и все время ждем следующую беду. Без беды жить не умеем".
"Счастлив быть вторым"
"В молодости я верил, что могу очистить, переустроить мир с помощью искусства. Идя по городу на свой спектакль, смотрел на людей на улицах и думал: "Как так, что они тут делают, почему не спешат в театр? Наверное, не знают, что там премьера". А сейчас этой иллюзии нет. Наверное, с возрастом разочарование приходит.
Всю жизнь я был первым: режиссером, главным режиссером, руководителем… Недавно пригласили ставить оперу "Катерина Измайлова" в Большом театре - согласился с удовольствием. Потому что там главное - музыка, то есть дирижер, а ты на вторых ролях. Когда уже втянулся в работу, вспомнил, что Станиславский и Немирович-Данченко тоже под старость ушли в оперные постановки. Я так счастлив быть вторым! Мне скажут: "Вот это уберите, переделайте, вы же не в драматическом театре" - и я убираю. Не потому, что боюсь быть выгнанным. Просто рад услужить, уступить. Я таким ассистентом был бы!.. Пойду, наверное, в ассистенты. <…>
Счастье в том, что ты в пути. Как у Чехова - счастья нет, но ты знаешь, что оно существует, и этого достаточно. Мы приучены за него бороться. Обижаемся, что счастье прошло мимо. А ничего страшного тут нет. С этой дороги сойду, попаду куда-то еще. Возьму много вина, сяду под деревом читать рецензии, которые прежде не читал, и плакать: "Было…"