Мы в этом искусстве пришепетывания уже так далеко ушли от классического мхатовского произношения, от какой-нибудь Аллы Тарасовой, высмеянной и пригвожденной режиссером Богомоловым, что сокрушительный разгром народной артистки его союзниками очевиден: смотреть кино 30-х с присущей ему декламацией становится почти смешно. И "Баллада о солдате", начисто лишенная крепких солдатских речений, новой зрительской поросли кажется советским враньем. Уже не говоря о спектаклях и фильмах, где персонажи пытались красиво изъясняться стихами из Шекспира или, допустим, Лопе де Вега.
Но шутки шутками, а ведь возникла ранее не слыханная проблема: на экранах кипят споры, люди кошмарят друг друга, разводятся, идут в кулачный бой, а по какому поводу - мы не в курсе. Мы можем об этом только догадываться. По интонациям. По жестам. Некоторые пытаются угадать по движениям губ, активно осваивая навыки глухонемых. Но и эта наука часто не срабатывает, потому что, стремясь быть предельно жизнеподобными, актеры приспособились чревовещать. Говорят ультразвуками, не разжимая губ. Как в жизни.
Судя по всему, этот недуг поразил не только наше, но и мировое кино - во всяком случае, недавний Каннский фестиваль впервые ввел английские субтитры для, обратите внимание, англоязычных фильмов. Оказалось, это удобно: не разберешь, что бормочут, - так прочитаешь. Эти английские субтитры, не скрою, очень пригодились и на просмотрах российских картин - даже таких мастерски сыгранных, как "Нелюбовь": субтитры и только они сделали раскаленные диалоги героев понятными от буквы до буквы.
В годы расцвета нашего театра на актерских факультетах преподавали такое искусство, как сценическая речь. Смысл науки в том, чтобы быть слышимым и понятым в дальнем углу галерки, но при этом не потерять правдивости повадок и достоверности интонаций. Это действительно искусство, не владея которым, театр лишается своего главного орудия - золотого звучащего слова. Говорить внятно и при этом естественно - считалось важнейшим признаком профессионализма.
Но с какой-то поры это признали неестественным. Искусство кино стало освобождаться от присущего ему языка, любая условность начала с него облетать, как пух с одуванчиков. Хотя, если честно, пух как раз и делал одуванчик естественным и живым - не в пример кривому облезшему стебельку, которому пора умирать. Так и условность делает искусство искусством, а не тупой фоткой из мобильника. Поэтому в кино и театре актеру можно, например, запеть, хотя в жизни мы поем только в экстренных случаях. К такой условности всегда относилась и внятная речь персонажей. А если она вдруг становилась невнятной - значит, режиссеру тут важнее интонация, чем смысл. Так, помнится, случилось много лет назад в театре "Ленком": режиссеру понадобился "гул толпы" - а непривыкшие к жизни зрители стали кричать "Громче!". То есть и невнятность была всего лишь сильным художественным приемом, а не зрительским несчастьем, сопровождающим теперь едва ли не каждый фильм или спектакль от начала до конца.
Готовя программу очередного большого кинофестиваля, я просматриваю сейчас десятки наших новых картин - отличных, хороших и не очень. Они все разные, но объединены одним качеством: речь персонажей можно понять только с помощью английских субтитров. Хорошо, что есть такое фестивальное правило насчет субтитров: вдруг на сеанс забредет иностранец!
И вот я думаю: а может, пора и тут к английским субтитрам добавить русские? Тогда и русский человек, заглянувший посмотреть русское кино, сможет что-нибудь понять. Да и студентам актерских факультетов не придется так напрягаться, потому что уроки сценической речи можно будет отменить раз и навсегда. Уже на законном основании: пусть все будет так же неразборчиво, как в жизни. Ее ведь тоже, хоть век живи - не сразу поймешь.