Тино Сегал привез в Москву "сконструированные ситуации"

Если театр начинается с вешалки, то выставка "V-A-C live: Тино Сегал" - с кассы. Буквально. Покупая билеты в Новую Третьяковку на Крымском валу, где можно увидеть работы "Поцелуй" и "Это пропаганда", вы с ходу оказываетесь участником художественного действа. В придачу к билету вам еще сообщат одну из новостей дня. Тех, кто пришел в музей вчера, например, шокировали сообщением: "Андрей Малахов уходит с Первого канала". После такой новости есть, конечно, риск, что посетитель может забыть, зачем пришел. Но что поделать - "сконструированная ситуация" (а именно так называет свои работы художник) "Это новое" (2003) - не подразумевает утешительных фейков.

Сконструированные ситуации Тино Сегала - это алгоритм действий, который задается в музейном пространстве. Фактически это программа, интерфейсом которой становится музей. Это программа не то чтобы вносит сбой в привычный музейный soft, подразумевающий строгих смотрительниц, тишину в зале и арт-объекты, которые надо вдумчиво созерцать, - она обеспечивает удвоение картинки, или просто сдвиг.

Смотритель может запеть нежным голосом "Это пропаганда", когда того никто не ждет, скажем, у картины Александра Дейнеки. И парочка, целующаяся в самом неподходящем месте, в окружении строго и вдохновенно глядящих вдаль вождей (после дождя, над Москвой-рекой, или на собрании - не ажно) в течение всего рабочего дня, - вовсе не нарушители музейных правил, а действующие по точной хореографической схеме танцовщики. В основе схемы - отсылки к классике жанра, от мозаики в римских Помпеях и "Поцелуя" Родена до наших дней.

Для чего нужен "сбой" музейной программы? Хотя бы для того, чтобы помочь увидеть условность музейного ритуала и попытаться поставить его под вопрос. Ритуал, игра, как выяснилось во время публичной дискуссии, - любимые слова Тино Сегала. Как Даниэль Бюрен, который когда-то в 1972 году в Касселе, на Documenta, расположил семь своих произведений - "в полоску" - в разных залах в качестве фона других работ, так и Тино Сегал предоставляет зрителю-потребителю опцию выбора. Хотите, считайте "Поцелуй" (2002) фоном в зале основной экспозиции, хотите - рассматривайте полотна в зале - как фон для "Поцелуя". До Тино Сегала столь же радикальную интервенцию в пространство Новой Третьяковки осуществил Леонид Соков, показав проект "Незабываемые встречи" осенью 2016 и виртуозно выстроив диалог с пространством постоянной экспозиции.

Тино Сегал, кстати, охотно называет свои работы скульптурами. Отчетливее всего "скульптурная" природа его работ ощутима в "Поцелуе" (2006), который можно увидеть в Музее архитектуры им. Щусева. Дело не только в том, что работа здесь, как и "Поцелуй" в Новой Третьяковке, строится на цитатах из классических работ. В пространстве черного куба, где, кажется, ни зги не видно, цитаты читать еще сложнее. Мне, по крайней мере, оказалось не под силу. Задача поначалу совсем другая - хоть что-то рассмотреть. Когда пытаешься включить фонарик в телефоне, служитель музея быстро объясняет правила "игры". Ни света, ни телефонов, ни камер. И лишь постепенно из сплошной тьмы начинают высветляться пространство "входа" на противоположной стене, а затем - смутные очертания фигур. То пространство, что "конструируется" художником, одновременно и предельно интимное, чувственное, требующее передвижения на ощупь, и предельно отвлеченное, умозрительное.  "Визуальное" тут в зоне скорее различения, нежели ясного видения. Пещеру и Платона тут вспомнят и те, кто Платона не читал.

Моя работа не фотография. Моя работа - живые вещи

Собственно, радикальность "конструкции" именно в выведении ситуации и пространства к грани видимого. Это, заметьте, в визуальном-то искусстве! Едва слышный звук поцелуя и отчетливо произнесенное имя художника и название работы - своеобразная точка в "закольцованном" хореографическом сюжете. Но именно непроницаемость тьмы, из которой проступают свет и светлые "тени" танцующих, превращают всю историю в сюжет о рождении искусства. Кроме скульптуры, тут упорно приходит на ум кинематограф, Великий Немой, рожденный из страстного желания человека записать движение и время.

Но именно кинематограф, как и прочие средства технической воспроизводимости, Тино Сегал не жалует, подчеркивая разницу между "живым" процессом и "плоской" записью. Интересно, конечно, было бы посмотреть, как он записывает алгоритм своих работ. Но это, кажется, запрещенный вопрос для эфемерного искусства, растворяющегося в утекающем времени.

Другим нежелательным вопросом оказался вопрос о том, как поступил бы художник, который, как известно, не подписывает контрактов при организации выставки, если бы другая сторона его "кинула". Этот вопрос задал во время публичной дискуссии художник Анатолий Осмоловский. Собственно, это был один из самых ярких моментов public talk, вызвавший "смех и оживленье в зале". Public talk, что всегда ближе к шоу, чем к научной дискуссии, это интермеццо очень украсило.

Тино Сегал воспринял вопрос отчасти как шутку. Но если бы этого диалога Осмоловского и Сегала не было, его стоило бы придумать. Фактически Осмоловский сыграл по правилам, предложенным Сегалом: он сконструировал ситуацию, неожиданно нарушающую размеренный ход возвышенной беседы ученых мужей и прекрасной дамы конкретным вопросом, апеллирующим к "низким истинам" нашей социальной практики. Сегал, собственно, и отбил "подачу" по всем правилам игры - не зря вспоминал о теннисе. Словом, обернул все в шутку. Но сама "ситуация", выражаясь в терминах Сегала, была выстроена безупречно.

Другое дело, что Осмоловский все же, по-видимому, рассчитывал на серьезный ответ. Для него, судя по реплике, разговор с Сегалом был попыткой философского диспута с коллегой о "левом искусстве". Но это уже другой сюжет. О том, как на дискуссии, устроенной фондом V-A-C, встретились два левых художника (Тино Сегал, очевидно, позиционирует себя как "левый") - один из Европы, другой - из России, и как они не поняли друг друга. Чем не ситуация?

Перед публичной дискуссией в Новой Третьяковке Тино Сегал ответил на вопросы обозревателя "РГ".

Вы же не первый раз в Москве?

Тино Сегал: Второй. Первый раз - в 2005, в бывшем Музее Ленина, где проходила 1-ая Московской биеннале современного искусства.

Сейчас у вас была возможность выбирать площадку для показа работ?

Тино Сегал: Как художника, тебя скорее приглашают, и ты принимаешь или не принимаешь приглашение. Меня пригласил фонд V-A-C, у которого в Москве пока нет выставочной площадки, и который активно сотрудничает с другими институциями (в 2019 фонд V-A-C планирует открыть свое пространство в реконструированной ГЭС-2 - прим. авт.). Тереза Мавика, директор фонда V-A-С, предложила партнеров, и я согласился.

Для вас как художника важно было пространство именно этих музеев: флигеля "Руина" в Музее архитектуры и залы Новой Третьяковки?

Тино Сегал: Да. Для меня вообще важно музейное пространство. Иногда мои работы называют "музейным искусством". Неожиданно несколько. Впрочем, действительно, они сделаны для музеев, хотя иногда я показывал работы и в городском пространстве. Но я думаю, музей лучшее место для них. Пространство музея сильно связано с одним из центральных вопросов, которые я затрагиваю в своих работах.

Дело в том, что XIX-XX века сосредоточились на производстве объектов. Музей отражает это представление о произведениях искусства как "объектах". Он создан специально для их торжественного представления: вы можете ходить, рассматривать картины или скульптуры, размышлять о них. Словом, такое "чествование объекта" получается.

А мой вопрос: можем ли мы делать что-то, вместо объектов? Сейчас только картины, рисунки, скульптуры рассматриваются как нечто достойное музея. А могут ли танец или песня стать достойными экспозиции. Само же музейное пространство вроде театральной декорации, если угодно - задника сцены. Это как раз то, от чего я отталкиваюсь.

Вы показывали свои работы в Турбинном зале Тейт Модерн, в музее Гуггенхайма, пространство которого закручено спиралью. Меняете ли вы работы в зависимости от места?

Тино Сегал: Я продолжаю традиции Даниэля Бюрена, который рассматривает саму выставку как медиум. Как для Даниэля Бюрена, Филиппа Паррено, Пьера Юига, так и для меня выставка вовсе не собрание отдельных работ, а сама по себе - целостное произведение. Я не ставлю свою работу в центр выставочного пространства. Я воспринимаю все пространство, которое включает мою работу, как сообщение.

Одна из работ находится в зале с соцреализмом, где полотна с изображением Сталина становятся частью мизансцены. Я как бы вторгаюсь в это пространство, осуществляю арт-интервенцию, но не меняю его кардинально. Это музейная мизансцена остается узнаваемой, остается сама собой, но в то же время - становится еще чем-то, приобретает новый смысл.

Я всегда думаю о том, какой опыт получит посетитель. А опыт включает в себя весь комплекс увиденного. Собственно, так и возникает смысл произведения. Можно вспомнить знаменитую работу Бюрена на Documenta 1972 (тогда Даниэль Бюрен показал свои знаменитые работы "в полоску" - белое на белом -  в разных залах выставки как фон работ других художников; он назвал свое произведение "Выставка экспозиции: композиция в 7 частях" - прим. авт.). Он объяснял примерно так: это вы, зрители, смотрите и вносите смысл, а не художник.

Иначе говоря, "Поцелуй" каждый понимает в меру своего знания истории искусства. Вас не смущает, что не все зрители могут считать даже отсылки к Родену, не говоря уж о Гюставе Климте или Джефффе Кунсе?

Тино Сегал: Нет, не смущает. Но замечу, что скульптура "Поцелуй" Родена все же очень известна. Даже если зрители узнают хотя бы ее, это уже неплохо в качестве отправной позиции. Джордж Баланчин, знаменитый хореограф, считал, что танец выстраивается как последовательность "точек", между которыми - переходы. У меня сходная логика: за основу "маршрута" берутся узнаваемые скульптуры или картины из истории искусств, а между ними - моя хореография. Может быть, важнее узнавания конкретной работы - ощущение скульптуры.

По большому счету, не так уж важно, что я скажу, важно, что вы увидите и почувствуете. Главное не работа сама по себе, а целостный опыт переживания, восприятия, который получает зритель. Для меня зал с портретами Сталина, советскими картинами, где происходит "Поцелуй", - шанс абсолютно нового тотального переживания.

Готовя выставку, вы привезли исполнителей, работающих с вами?

Тино Сегал: Только двух человек. Остальных я находил уже здесь.

Среди тех, кто задействован в ваших работах, есть работники Новой Третьяковки. Как вы готовили их к участию в выставке?

Тино Сегал: Я всегда спрашиваю, могут ли, хотят ли они участвовать в работе. Иногда - не здесь, а в других городах - кто-то из билетеров говорил, что ему некомфортно в этой ситуации. Тогда мы искали решение. Например, находили кого-то вместо него на время выставки. Потому что работа не может один раз "случиться", а другой раз - нет. Это как скульптура. Если вы ожидаете найти скульптуру на этом месте, она должна тут быть.

В Москве все кассиры, продающие билеты в Новой Третьяковке, охотно откликнулись. Конечно, у них нагрузка увеличилась. Им приходится не только продавать билеты, но и выполнять работу для Тино Сегала, поэтому их труд должен оплачиваться больше. Это реальная вещь.

У них есть мотивация…

Тино Сегал: Им это еще и нравится.

Вы не разрешаете фотографировать и снимать свои работы. Почему?

Тино Сегал: Причин много. Одна из них в том, что речь идет о работах в режиме live, то есть реального времени, в поле визуального искусства. Это живой процесс, в котором непосредственность и изменчивость очень важны. Если появляется фотография, то это шаг назад к привычному представлению о визуальном искусстве. Сравнение с Родченко или Джеффом Уоллом ничего не даст. Я не фотограф, имеющий дело с двухмерной плоскостью. Я создаю трехмерные композиции, в которых время и люди также важны, как пространство и движение.

Если бы я работал в театре, то это не было бы проблемой. Но в поле визуального искусства это создает путаницу. На арт-рынке люди могут подумать, что фото и есть мое произведение искусства. Нет. Моя работа не фотография. Моя работа - живая вещи. То, что происходит здесь и сейчас и во взаимодействии со зрителями.

Как вы определяете свои работы? Как скульптуру, театр, хореографию, танец?

Тино Сегал: Технически это хореография и пение. Но сделано в традициях скульптурной инсталляции. Мои работы мало имеют общего с форматом театра, они для более открытого пространства выставки. Здесь вы можете двигаться, общаться с друзьями, можете смотреть или не смотреть, проводить тут часы или заглянуть на несколько минут. Тут есть выбор. Но при том, что произведения не вписываются в театральный формат, пение и танец предполагает много общего - с ремеслом, искусством театра.

Скажем, если говорить о видеоарте с точки зрения ремесла, то он снимается и монтируется, как фильм. Но он - для выставки, а не для кинопроката. Так и со мной. Мое ремесло - хореография и мизансцены, но не для театра, а для выставки.

"Ритуал", "игра", похоже, среди ваших любимых слов. По крайней мере, если судить по открытой дискуссии с Франческо Бонами. Поэтому запреты на съемку, на первый взгляд, выглядят возвращением к архаике.

Тино Сегал: Если вы так воспринимаете, я не возражаю. Я сам так не думаю, но не против такого взгляда на вопрос.

Кстати

Расписание образовательной программы, которая будет проходить в Новой Третьяковке и в Галерее "На Солянке" доступно на сайте фонда V-A-C.