В кинотеатрах пройдет премьера "Гоголя"
"Гоголь" выбран для кинопоказа не случайно. Перед нами, вероятно, самая обсуждаемая премьера грядущего телесезона. К биографии русского писателя этот сериал имеет весьма опосредованное отношение. Гоголь здесь - помощник петербургского сыщика (эффектный выход Олега Меньшикова), который отправляется из Петербурга в Диканьку расследовать серию таинственных преступлений. Николая Васильевича преследуют на редкость реалистичные видения, в которых он то изобличает ведьму, убивающую сельских дивчин, то предается плотским утехам с роковой панночкой. В какой-то момент действие переносится в готический замок, стоящий прямо посреди украинских степей. Словом, это фантасмагория, постмодернистский коктейль, в котором в неравных пропорциях смешаны фильмы Тима Бертона, Гильермо дель Торо и еще бог весть кого. Гоголя играет Александр Петров, который почти совсем не похож на своего прототипа - но это, похоже, решение концептуальное, чтобы зритель ни в коем случае не подумал, что перед ним биографический фильм.
Режиссер "Гоголя" Егор Баранов стал известен несколько лет назад, сняв комедии "Самоубийцы" и "Соловей-разбойник". После он фактически стал штатным режиссером "Среды" - в его фильмографии "Саранча", "Фарца" и "Sпарта", также спродюсированные Александром Цекало. Перед самой громкой премьерой в своей карьере он дал интервью "Российской газете".
Вам всего 28 лет, но в вашей фильмографии уже несколько полнометражных фильмов и сериалов. А теперь еще и многосерийный фильм "Гоголь". Четыре эпизода проекта друг за другом выйдут в широкий прокат в течение осени - это что-то совсем новое для российской киноиндустрии?
Егор Баранов: Да, и не только для российской. Это действительно эксперимент: так кино не выпускал еще никто. Если говорить о техническом уровне, то это уровень большого кино. В каждой из частей будет своя индивидуальная драматургия, своя кульминация и развязка, но при этом все 4 фильма объединены общей сюжетной линией, которая развивается от одного эпизода к другому. Нам интересно пробовать новое, мы ищем новые форматы показа. Да и не только мы - на Западе тоже их ищут.
Лично вам где более комфортно - в режиссерском кресле полнометражного проекта или телевизионного?
Егор Баранов: Сериалы хороши тем, что есть возможность работать в таких жанрах, которые в России не востребованы большим кино. Там ситуация хотя и меняется, но все равно особенно не разгуляешься. Не случайно ведь все мои полнометражные фильмы - это комедии. В России был пик производства комедий, кроме них режиссерам ничего не предлагали. Поэтому, кстати, когда я начал снимать "Саранчу", это был кайф - просто работать с драматически интересным материалом, который точно увидит зритель. С другой стороны, в кино есть возможность "вылизать" каждый кадр. Это более ювелирная работа, потому что ты не можешь также скрупулезно снять 400 минут сериала, как 90 минут фильма. Поэтому сейчас я хочу вернуться к полнометражным картинам.
Возраст в данном случае, кстати, наверняка был дополнительным плюсом - школьная программа ведь не успела еще совсем выветриться из памяти?
Егор Баранов: Но я все равно перечитывал Гоголя перед съемками. Потому что мне было важно знать правила, которые мы собрались нарушать. Изначально ведь не стояло такой задачи - снять сериал по мотивам произведений Гоголя. Или, не дай бог, его аккуратную биографию. У нас была история о том, как в совершенно фантасмагорической манере, в целиком выдуманном мире мистики и приключений происходит становление Гоголя как писателя. То есть фантазия о том, какой путь он должен был пройти, чтобы из романтического юноши превратиться в такого серьезного и странного человека, который жжет свои рукописи и пишет вещи страшные и смешные одновременно.
Учитывали ли, что отношение к обращению к классике из школьной программы у нас довольно консервативное?
Егор Баранов: Мы прекрасно осознавали, что реакция будет экстремальной. И меня это, честно говоря, только подогревало. Мне нравится провокация. Я не считаю, что мы делаем что-то плохое. Наоборот, мы подогреваем интерес к писателю, пусть и в такой, как некоторым покажется, "извращенной" манере. Но Гоголь и сам был хулиган, так что мы просто следуем его традициям.
Что касается вот этого консервативного взгляда на классику, все эти "руки прочь"... Ну, давайте не будем ничего трогать. Пусть оно лежит и пылится. Это мне напоминает наш подход к музеям или храмам. Вот ты видишь прекрасное сооружение ХVII века. У него шикарнейшие ворота. А на них надпись: "Не входить". И все входят через боковую калитку. Так на кой черт это строилось, если этим не пользуются?
А почему, на ваш взгляд, до сих пор популярно "музейное" отношение не только к литературе, но и к искусству в целом? У нас ведь любая смелая трактовка любого классического сюжета непременно вызывает негодование.
Егор Баранов: Возможно, нас так учили в школе. Мне в этом смысле повезло. У меня были хорошие учителя, которые заставляли на уроках литературы фантазировать. Но потом был период, когда я из гуманитарного класса перевелся в экономический. Так вот, пока учился в гуманитарном, то литература была моим любимым предметом. Как только перешел в экономический, стал двоечником по литературе. Не по той причине, что я не читал, а потому что был не согласен с той трактовкой, которую нам в ультимативной давал педагог. Мне кажется, наша школа учит не думать и анализировать, а зубрить.
Ты должен в сочинении написать, что это так как написано в учебнике и никак иначе. Наверное, это все еще с Советского Союза тянется.
Некоторые серии "Гоголя" уже показали журналистам. И они усмотрели там массу отсылок и цитат из разных западных фильмов и сериалов. Очевидно, например, влияние "Сонной лощины" Тима Бертона. Также упоминают "Шерлока" телеканала BBC. Вам такие сравнения нравятся?
Егор Баранов: Не очень. По-моему, это чисто русская история - вешать эти ярлыки. Есть миллион фильмов, которые похожи на Тима Бертона. Есть миллион фильмов, похожих на Гая Ричи - я понимаю, что вы о другом "Шерлоке", но все же. Тот же Ричи, когда сделал "Карты, деньги, два ствола" разве слышал ежеминутно, что он подражал "Криминальному чтиву"? Нет, потому что он сделал самостоятельный фильм.
Почему же мы все время пытаемся загнать себя в какие-то рамки? Если ты снимаешь историю про XIX век и у тебя сыщик - значит, ты автоматически имеешь в виду Холмса. Но это не правда, на "Шерлока" мы не ориентировались никоим образом.
Просто современное искусство цитатное. И вряд ли ведь эти ассоциации совсем на пустом месте возникли?
Егор Баранов: Тут согласен. И если говорить про "Сонную Лощину", то она действительно был референсом. Вернее, не столько она, сколько язык Тима Бертона в целом. Потому что нам хотелось скрестить мрачный внутренний мир закомплексованного писателя, напоминающий страшную сказку, с присущей ему же иронией. И сюда идеально вписалась эстетика Бертона, он король мистически-ироничного жанра. Король, но не единственный правообладатель.
Во время съемок в качестве источника вдохновения вы несколько залихватски упомянули еще и "Андалузского пса" Бунюэля. Он тут при чем?
Егор Баранов: Часть действия разворачивается в видениях, в выдуманном мире Николая Васильевича. И мы очень тщательно подходили к тому, как придумать этот мир. Хотелось, чтобы погружение в эти видения было аттракционом - каждый раз новым. Хотелось придумывать что-то очень странное, необычное, сюрреалистическое. Физиологичное. И я в этот момент подумал об "Андалузском псе". Пересмотрел его и потом еще в эту сторону кое-что додумал. Но это касается только части видений Гоголя. У некоторых эпизодов могли быть совсем другие источники - вплоть до малоизвестной фотографии Сальвадора Дали.
Вы упомянули физиологичность. Это ведь еще одна довольно табуированная сторона русского искусства. А в "Гоголе" в финале первой серии есть длинная постельная сцена с участием Николая Васильевича. За это, будьте уверены, вам "прилетит" отдельно. Интересно, с чем вы связываете такие проблемы с изображением секса в российском кино?
Егор Баранов: Мне кажется, в этом аспекте Россия немножко азиатская страна. Проявляется закомплексованность, которая на все распространяется. Нам не хватает легкого взгляда на мир, на жизнь. Меня удивляет, когда 17-летний парень говорит: "Зачем вы мне показывает эту мерзость?" А что мерзость? Ты голого тела боишься? Ну встань перед зеркалом. Ты что, мерзкий? Наши тела - это часть нас. Что в этом плохого, пошлого? Я не понимаю, откуда это в людях берется.
Думается, это только часть правды. Другая ее часть состоит в том, что у нашей культуры исторически сложные отношения с телесностью. Они родом из Средневековья - у нас ведь не было ни Возрождения, ни Реформации, которые тело реабилитировали. У нас же чуть ли не до конца XX века изображение плотской любви в литературе имело лишь два регистра - это либо территория стыдливого умолчания и тонких намеков, либо грубость и подчеркнутая физиологичность. Но в последнем случае речь идет о произведениях заведомо маргинальных. И эти сложившиеся особенности автоматически перекочевали в новый вид искусства - кино. Ведь какая самая знаменитая эротическая сцена в истории нашего кинематографа?
Егор Баранов: Из "Бриллиантовой руки".
Нет, все же постельная сцена из "Маленькой Веры". Ирония в том, что если мы пересмотрим эту сцену, то не обнаружим в ней ни грамма эротики. Напротив, в ней сквозит такая обреченность и безысходность, что впору напиться и забыться. И это не пресловутая русская безнадега - скорее, элементарное отсутствие языка, на котором национальная культура может про такие естественные вещи говорить. И этот язык ведь до сих пор не создан - вся эротика, которую мы сейчас видим в российском кино, "переводная". Режиссеры берут западные образцы и в меру таланта их копируют. Вы в "Гоголе" ведь ровно этим занимаетесь, не так ли?
Егор Баранов: Тут стоит говорить не только про постельные сцены, но и про всю эстетику современного российского кино. Вот был Советский Союз. У него была своя кинематографическая эстетика, которая отлично работала, которую мы любим и уважаем. Но мир изменился, и зритель изменились. Та эстетика умерла. А новую не придумали. Но это не повод изобретать велосипед и искать какой-то свой путь. Думаю, пора понять, что никакого особого русского пути в кино не существует. Мы живем в открытом мире глобального кинематографа. Мы его смотрим, мы его цитируем. Зритель сегодня идет на "Гоголя", а завтра - на "Трансформеров". Поэтому рассчитанное на широкую аудиторию кино должно говорить со зрителем на универсальном современном языке. Да, я делаю кино по импортным лекалам - потому что делаю его для людей, которые ходят на "Пиратов Карибского моря". Им эти визуальные коды близки. Но и для меня это тоже органичная история - я живу в том же мире, говорю на том же языке и воспитан той же эстетикой.
Другое дело, что у нас часто воспринимается в штыки, если ты снимаешь яркое и красивое кино про Россию. Нет, говорят некоторые, ты должен снимать что-то убогое, депрессивное. Но мы уже не живем в мире "Маленькой Веры", в мире коммуналок и обшарпанных квартир.
Вот тут, боюсь, с вами точно будут спорить.
Егор Баранов: Да, есть люди, которые, к сожалению, до сих пор так живут. Но есть и другие люди. И про них тоже можно снимать кино. Конечно, есть примеры, когда идет тупое переложение схем американского кино на наши реалии. Есть и глупый пафос - это все тоже плохо. Но что мешает нам снимать современные увлекательные истории, не теряя бытовой правды? Я ведь именно это и стараюсь делать.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"