В Хельсинки начался фестиваль искусств

Хельсинкский фестиваль открылся в Национальной опере Финляндии в год 135-летия Игоря Стравинского двумя его сочинениями: мелодрамой "Персефона" в исполнении Финского Национального оркестра под управлением всемирно известного маэстро Эсы-Пекки Салонена и финской премьерой "Погребальной песни" в исполнении Хельсинского филармонического оркестр под управлением Сусанны Мялкки.

Из русской музыки на фестивале исполнят еще и антракты - не так давно обнаруженные в архивах "дикие интерлюдии" к опере "Нос" Шостаковича, которые композитор убрал из цензурных соображений.

Хельсинкский фестиваль - фестиваль искусств, покрывающий максимально возможную территорию разных жанров от респектабельного концерта в Национальной опере до кинопоказов и фотовыставок, танцевальных перформансов и экспериментальных театральных постановок. Своей целью он ставит показать финнам последние тенденции мировой культуры, а миру - предъявить достижения финских мастеров. Являющийся фестивалем с ярко выраженным скандинавским акцентом, он не гонится за звездами ради звезд (хотя их здесь достаточно), не устанавливает иерархий, разводя по полюсам искусство академическое и уличное неакадемическое.

Хельсинкский форум искусств стремится в сопоставлении разного увидеть многообразную жизнь человеческого тела и духа. И именно поэтому жанры, попадающие в орбиту фестиваля, как, например, академический симфонический концерт, адресованный публике постарше и посолиднее, и жанры, существующие вне жестких границ, какие притягивают публику подинамичнее и "побезбашенее", образуют здесь уникально резонирующее информационно-эстетическое пространство.

Безучастным в эти фестивальные дни в Хельсинки не останется никто. И даже, казалось бы, абсолютно традиционный академический концерт здесь не выглядит сделанным по стандарту. Эса-Пекка Салонен, известный отныне не только как дирижер Лондонского филармонического оркестра и бывший главный Лос-Анджелесского филармонического оркестра, но и как "артист в ассоциации" в Финской Национальной опере, где начало активно участвовать в формировании репертуара, выстроил свою программу как изысканный диалог эпох.

Как и положено композитору, он не составил формально, а сочинил свой концерт, прописав в нем любовь к французской культуре. В этой точке он, судя по всему, сошелся во взглядах с художественным руководителем фестиваля Топи Лехтипуу, живущего в Париже. В сюите "Гробница Куперена" Равеля каждый из четырех танцев посвящен друзьям, погибшим в войне.

Финскую премьеру своего Виолончельного концерта, написанного для знаменитого Йо-Йо-Ма, Эса-Пекка доверил молодому немецко-французскому виолончелисту Николя Альтштедту, стремительно выбившемуся в лидеры среди мировых коллег по цеху. Наконец, "Персефону" Игорю Стравинскому в Париже заказала сама Ида Рубинштейн на не спадающей волне увлечения античностью.

Под дирижерской палочкой мастера Салонена оркестр Финской Национальной оперы был глиной в руках непревзойденного скульптора. Эса-Пекка создавал видимые образы, рельефно вылепляя каждую деталь, жест, поворот головы, левитацию в прыжке, что только ярче подчеркивало пластическую доминанту французской музыки. Парадоксальным образом во всех трех сочинениях звучала и тема связи двух миров: загробного, потустороннего, неизвестного и пугающего и мира света и красок. Так через музыкальные символы в форме иносказания фестиваль будто чтил память жертв многочисленных терактов, как чума, поразивших Францию.

Трехчастный Виолончельный концерт начался словно из глубины и сквозь череду преодолений уносился в безвоздушное пространство под крики чаек, наводняющих набережную Хельсинки, фантастически сымитированных струнными и электроникой. В "Персефоне" на текст Андре Жида приняли участие тенор Эндрю Стейплз в партии жреца Эвмолпа и грациозная чтица-Персефона Полин Шевалье. В этом синтетическом действе, возрождающем традиции древнегреческих мистерий, Салонен вслед за Стравинским задавался вопросом: а вдруг и в самом деле жизнь на этом свете не заканчивается, а лишь является перевалочным пунктом на пути в Вечность, где нет ни войн, ни злобы, а царит лишь любовь и радость?