В спектакле "Парсифаль" герои Вагнера переместились на Ближний Восток
Премьера "Парсифаля" на Байройтском фестивале проходила в прошлом году на фоне тяжелой атмосферы и напряженного состояния немецкого общества, только что пережившего терракты в Мюнхене, Вюрцбурге и Ансбахе. Тогда же в байройтскм Фестшпильхаусе впервые появились контрольно-пропускные пункты, полиция, процедура досмотра, сбившие градус праздничной эйфории на Зеленом холме и продолжающие действовать в этом году (так же, кстати, как и на Зальцбургском фестивале).
Ажиотаж вокруг постановки "Парсифаля", сменившей "культовый" спектакль Стефана Херхайма с его острой рефлексией столетней истории Германии от Бисмарка до Третьего рейха, темами национал-демократии и антисемитизма, "сумерек" Байройтского театра во времена нацизма, был на этот раз связан с новой жесткой коллизией, предложенной режиссером Уве Эриком Лофенбергом: столкновение исламского мира с христианской цивилизацией. Тема, зазвучавшая с новыми обертонами после трагедий терактов. Провокаций на премьере, которых опасались, слава богу, не случилось. Зато на нового "Парсифаля" обрушился шквал критики, абсолютно не совпавшей с реакцией зрительного зала.
Байройтской публике иллюстративная наглядность, почти прямолинейность сценического действа, в котором Лофенберг соединил тему экспансии ближневосточного мира в европейское пространство с эзотерическими смыслами "Парсифаля", оказалось созвучным. И в этом году байройтский зал точно так же одобрительно топал после спектакля с его Парсифалем, победившем восточного Клингзора, и финальной сценой, где представители разных религий и народов сбрасывали в гроб умершего старого короля Грааля Титуреля кресты и предметы религиозных культов, открываясь ослепительному свету, заливавшему сцену и зал.
Действие нынешнего байройтского "Парсифаля" разворачивается не в Испании, в святилище Грааля, а на Ближнем Востоке, в центре военных действий. Топография уточняется по Google-карте, появляющейся в видео, на котором монах Гурнеманц (выдающаяся работа Георга Цеппенфельда) посвящает Парсифаля в тайну святилища, где он оказался совершенно случайно: сирийско-иракский регион, полуразвалившийся христианский храм (сценограф Гисберт Йекель), заполненный беженцами. Вооруженные люди в камуфляже держат храм под контролем. В храм бегут толпы спасающихся людей, маленький мальчик, убитый на бегу пулей, юный Парсифаль (Андреас Шагер) с арбалетом и застреленным белым лебедем. Сюда же врывается Кундри (российское сопрано Елена Панкратова), покрытая мусульманской чадрой.
Кризис христианства символизирует болезнь и немощь короля Грааля Амфортаса, с которым братья-монахи проводят странные ритуалы: насильно обряжают в терновый венец и набедренную повязку, режут ножом его незаживающую рану под ребром, причащаясь под выразительные стоны Амфортаса вытекающей из раны кровью. Парсифаль потрясен этим кошмаром, творящимся по духовным "скрижалям". По Лофенбергу, сегодня ортодоксальные смыслы христианской цивилизации исчерпали себя, не способные противостоять нестабильности мира.
Во втором действии Парсифаль переходит на "восточную" сторону - попадает в хаммам, где обитает маг Клингзор (Дерек Уэлтон), обладатель кощунственной коллекции распятий и гарема наложниц в чадрах, сбрасывающих свои покрывала, чтобы соблазнить и уничтожить иноверца. Здесь сплетаются в клубок фрейдистские мотивы: извращения Клингзора с распятиями, попытки Кундри овладеть Парсифалем именем его матери, христианская тема греха у Амфортаса, состоящего в связи с Кундри. В итоге Парсифаль побеждает восточного врага, ломая копье Клингзора и патетически складывая из обломков крест, но сам становится наемником.
Развязкой этого спектакля не может быть победа ни христианства, ни мусульманства, оказавшиеся не способными удержать мир от хаоса войны. У Лофенберга образом будущего становится наивная картинка в духе фэнтези - возвращение людей в тропический Эдем, открывающийся в просвете разрушенного храма Грааля, где под пасхальную музыку Вагнера прыгают под проливным дождем в первородном счастье обнаженные пары адамов и ев, а представители разных религий сбрасывают в гроб культовые символы. Эта парадоксальная трактовка "Парсифаля", перевернувшая, по сути, с ног на голову, основные смыслы вагнеровского творения, между тем удивительным образом не противоречила филигранно реконструировавшей вагнеровскую партитуру по автографам трактовке Хартмута Хенхена - прозрачной, драматургически ясной, волшебной по звуку, не оставляющей сомнения в том, что Грааль и сегодня сияет по прежнему.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"