Фестиваль "Александринский" открылся "Площадью героев"

Фестиваль "Александринский" начался с настоящего открытия - последнего произведения выдающегося австрийского писателя Томаса Бернхарда, страшно резонирующего с трагической современностью, и в каком-то смысле - открытием самого Кристиана Люпы. Люпа уже не единожды бывал в России, поставил в Александринке чеховскую "Чайку", но впервые, кажется, предстал перед нашей публикой в столь откровенном и глубоком разговоре, который состоялся на следующий день после российской премьеры.

"Площадь Героев" Томаса Бернхарда, написанная в конце жизни писателя в 1988 году и ставшая своеобразным итогом всей его писательской карьеры, отсылает к событиям 1938 года. Тогда, сразу после аншлюса, на венской Хельденплатц бурно приветствовали Гитлера. Ученый Йозеф Шустер, незадолго перед тем купивший квартиру с окнами на площадь, эмигрировал в Оксфорд, спасая семью от фашистов. После освобождения профессор с женой, братом и двумя дочерьми вернулся на родину, но и теперь, спустя полвека, оказался в той же стране, отравленной нацизмом и антисемитизмом. И вновь собрался в Англию. Его рояль уже плывет по морю, остальные вещи собраны в ящики с надписью Oxford, но сам хозяин внезапно покончил жизнь самоубийством. Действие пьесы разворачивается в день его похорон.

Тяжелый текст Бернхарда - партитура, помогавшая литовским актерам, ставшими настоящими соавторами Люпы, сквозь ее паузы и разрывы сочинять своих персонажей. Медленный, точно зависающий в безмолвии спектакль (Люпа сочинил когда-то манифест "Зависшего театра") приобретает сходство с трехчастной симфонией. Страшные слова о восставшем призраке национал-социализма начинают звучать во втором и третьем актах, а в первом -  медитативное "зависание", сквозь которое надо пройти, как сквозь саму жизнь. Пелена недоговоренного, сокрытого, таинственного висит над сценой все время, пока две женщины, экономка Циттель и молодая служанка Герта, ведут странный шизоидный диалог. Любимое Люпой пространство с тремя стенами и окном вновь оказывается зоной таинственных превращений и переходов. Закрытые целлофаном шкафы и коробки - знак опустошения, наполненного фетишами прошлой жизни. В безмолвии едва слышны лишь шепоты женщин и электронной музыки Богумила Мисалы и его группы ID (Identity Problem).

Ботинки - вот что прежде всего притягивает взгляд, и затем - неподвижная фигура молодой женщины, приникшей к огромному окну. К стройным рядам ботинок, которые чистит Герта, прибавляются бесконечные белые рубашки, а потом и профессорский костюм, с которым почти обнимается Циттель. Мы только потом начинаем догадываться, почему Герта так неотрывно смотрит в окно, точно завороженная зрелищем самоубийства, свидетельницей которго оказалась. Тень профессора, созданная автором видеопроекций Лукашем Тварковским, отчетливо проявляется на стене, когда комнату покидают женщины, но, даже исчезнув, она продолжает действовать в мире живых. Она становится своеобразным дибуком, без идеи которого немыслима ни польская культура, ни театр Кристиана Люпы.

Долго не понимая, что же здесь происходит, публика оказывается внутри самой материи траура, посреди ритуалов смерти и памяти.

Первая сцена, длящаяся больше часа, самая тихая в спектакле, делает этот траурный ритуал почти непереносимым.

Перерывы, похожие на оперные (для полной перестановки декораций публике предлагают 20 минут гулять или сидеть в зале), отделяют одно действие за другим, позволяя зрителям самим сложить картину происходящего.

"Площадь Героев" Томаса Бернхарда - итог его творчества

Все на тех же стенах квартиры мы вдруг различаем силуэт горы, крепости и медленно бредущие фигуры людей (возможно, это знаменитая Гора крестов в Вильнюсе) - так комната превращается в некое место возле кладбища, где только что закончились похороны профессора. Одна из двух его дочерей, тоже профессорша, не стесняясь в выражениях, рассказывает о страшной юдофобии в родной стране, которая стала хуже, чем при Гитлере, о матери, которая так и не смогла, вернувшись из Оксфорда, поселиться на Площади Героев - ей слышались оттуда все те же крики нацистов, что и полвека назад.

Но истинный смысл самоубийства профессора все еще скрыт от нас. Он проявляется постепенно - как проекции на стене. Когда его брат, по мнению племянниц никогда не отличавшийся отцовским интеллектуальным бесстрашием, здесь, на парковой скамейке, постепенно из немощного старика превращается в яростного обличителя европейской культуры, цивилизации и современной политики, кажется, что его слушательницы ошеломлены, особенно племянница-тихоня, недавно стерпевшая плевок антисемита. Как будто здесь, на наших глазах, в него вселился дух его умершего брата, превращая его в дибука, заставляя говорить как никогда раньше.

Но и мы, кажется, становимся в этом спектакле-инициации адептами мистерии метемпсихоза, переселения душ. Свет в старинном зрительном зале Александринки разгорается все сильней, сливая его с игровым пространством сцены, а на трех стенах вместо горы появляется видеопроекция пустого зрительного зала Национального театра в Вильнюсе. На месте кладбища оказывается театр, "последнее, что осталось нашему бедному скудоумному народу", как говорит разгорячившийся дядя Роберт. Медленно, и в самом деле точно призраки, он и племянницы спускаются в зал, делая зрителей соучастниками ритуала памяти.

Третий акт, разворачивающийся все в тех же трех стенах, за поминальным столом в профессорской квартире, разыгрывается allegro, почти бравурно. Интонации иронии, сарказма и самопародии здесь резко соединяются с трагическими. Неподвижно сидящая в центре стола профессорская вдова вдруг высвечивается резким светом, и театр заполняется слышимым только ей гулом ликующей за стенами толпы - голосами 38-го года. Напряжение это становится до того непереносимо, что взрывает оконное стекло - правда, только на видеопроекции. Окажется ли этого виртуального взрыва довольно, чтобы остановить совсем не виртуальное безумие, охватившее сегодняшний мир? Во всяком случае, после "Площади Героев" кажется, что Люпа устроил нам всем спиритический сеанс, в котором голоса мертвых становятся непереносимо слышны.

*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"