Михаил Шаромазов: Красота Ферапонтова монастыря не может примелькаться

С 1924 года ведет свою историю Кирилло-Белозерский музей-заповедник. Вот уже 30 лет в его стенах работает Михаил Николаевич Шаромазов. В 2009 году он стал генеральным директором Кирилло-Белозерского историко-архитектурного и художественного музея-заповедника.

От Дионисия к Джотто и обратно

Многие из тех, кто побывал здесь, в Кириллове и Ферапонтово, всю жизнь потом вспоминают эти места как самые красивые на Земле. Вы видите всю эту красоту каждый день. Можно сказать, что вы тридцать лет живете в раю...

Михаил Шаромазов: Да, такая красота не может примелькаться, ее сложно перестать замечать. Ведь она не только рукотворная. Это и озеро, к которому устремляется взгляд, когда подходишь к Ферапонтову монастырю, - оно всегда разное. И небо, и росписи Дионисия в соборе Рождества Богородицы...

Правда, когда я был простым сотрудником музея - это было одно чувство. А теперь оно другое. Ты подходишь к монастырю и понимаешь: вот тут мы не доделали, тут мы могли бы сделать еще что-то для посетителей, и ты все время думаешь, как это сделать.

В 1960-е никаких удобств для посетителей не было, но был Валентин Иванович Вьюшин, который в любое время брал ключи и шел открывать Рождественский собор с фресками. Мы держимся этой традиции и в любой день каждый, кто приехал в Ферапонтово, может увидеть росписи Дионисия в Рождественском соборе. Он открыт у нас круглый год.

И это заслуга не одного лишь музея, но и реставраторов, которые создали систему регулирования климата в соборе. Благодаря гранту президента в соборе появились теплые полы. Все это в комплексе создало условия для того, чтобы собор был доступен круглый год. Но проблемы, конечно, остаются.

Поэтому моя жизнь - это не столько жизнь в раю, сколько на земле, где ты пытаешься сделать так, чтобы было хорошо для всех.

Вы, я знаю, любите Италию и нередко там бываете. Находите ли вы там отзвуки Дионисия? Вступает ли Ферапонтово в диалог с мировой культурой?

Михаил Шаромазов: Безусловно, Дионисий совершенно иначе воспринимается после знакомства с шедеврами европейского искусства. Только в Европе ты понимаешь тот размах, тот уровень памятника, который стоит в Ферапонтово. И очень важно увидеть все это великолепие европейских шедевров, побыть раздавленным их количеством, чтобы, вернувшись, понять: вот эта тихая и уже привычная для тебя фреска - выше всего увиденного.

Я очень боюсь рейтингов произведений искусства. Мне кажется, это абсолютно неверный подход. Если перед нами произведение искусства, то оно - эндемик, оно только одно и есть. Но когда ты видишь Джотто и вообще итальянское Средневековье, то Дионисий не только не теряется для тебя в этом, а только вырастает в твоих глазах. Это вершина, и вершина именно русского искусства. Я многое уже видел, но нигде не видел ничего равного Дионисию по внутренней глубине, по обращенности к человеку, по цветовым отношениям...

...по сопряженности с окружающей природой.

Михаил Шаромазов: Весь ансамбль Ферапонтова монастыря невозможен для восприятия без глади Бородаевского озера, вне ландшафта. Впрочем, красота этого места существовала и до того, как здесь появился Рождественский собор.

Но для людей средневековой Руси такая красота была, очевидно, вполне привычна. Она не восхищала их так, как восхищает нас.

Михаил Шаромазов: Восхищала и еще как! В житии Кирилла Белозерского целый абзац посвящен красоте того места, куда ушел Ферапонт.

Земля не бывает черной

Неужели мы видим в Ферапонтово то же, что видели Ферапонт и Дионисий пятьсот лет назад?

Михаил Шаромазов: Да, та же гладь озера, поля и холмы. Но дионисиевский пейзаж - это самая больная для нас тема. В 1990-е поля забросили, и сегодня они не возделываются. Идет их стихийное зарастание. Если раньше вы, пролетая по трассе Вологда - Медвежьегорск, долго видели собор Ферапонтовского монастыря, теперь вы видите его лишь очень короткими урывками - зарастают коридоры видимости.

И это уже необратимая ситуация?..

Михаил Шаромазов: В 1990-е годы все земли ушли в паи людей, работавших в совхозе "Родина". Казалось: вот люди получили землю и сейчас они начнут с ней работать. Нет, они стали ее продавать. Исправить такое отношение нельзя за несколько лет.

Когда я был школьником, я познакомился с мальчиком моего же возраста, и я ему что-то сказал о том, что земля черная. Он так задумался и сказал: нет, земля черной не бывает. Вот это чувство, что земля не черная, что в шесть утра нужно встать, чтобы скотину обрядить, - это должно вырасти вместе с ребенком.

Когда в 1991 году я поселился в Ферапонтово, для меня шоком было, что я живу в деревне, в которой на зорьке ни один петух не поет. Тишина на зорьке.

Люди, живущие здесь, - как они воспринимают музей?

Михаил Шаромазов: У нас есть семьи, где три-четыре поколения работают в музее. Мы превратились в градообразующее предприятие. Но не от того, что музей разросся (напротив, в последние годы штат сократился), а от того, что другие предприятия исчезли. И в Кириллове, и в Ферапонтово отношение к музею как к месту гарантированной работы.

Но, как и тридцать лет назад, я сталкиваюсь с непониманием, зачем мы здесь, зачем этот музей. Присутствие памятника накладывает на всех обременения: построить, чего хочу, нельзя, построить, как хочу, тоже нельзя.

А может, и сельхозпроизводство должно быть частью культурного пространства? Тогда уйдет диссонанс между невероятной красотой и невероятной бедностью...

Михаил Шаромазов: Необходимо, чтобы как можно больше людей вовлеклись в прием туристов. Нужны маленькие гостиницы, где хозяин давал хотя бы завтрак. Вот тогда и понадобится сельхозпроизводство, ведь оптовой торговли поблизости нет.

Сколько стоит улыбка экскурсовода

Что же мешает создать эти гостиницы?

Михаил Шаромазов: Мешает психология. В нашей книге отзывов я каждый год встречаю записи: все было хорошо, экскурсия была интересная, но если бы экскурсовод хоть раз улыбнулся, было бы еще лучше. Мы почему-то не любим друг друга. Мы не хотим сделать им приятное. Вот вы сейчас ехали от Вологды до Кириллова - сколько вам встретилось мест, где можно остановиться, перекусить?.. Придорожного сервиса практически нет.

А вы не боитесь, что, когда появится инфраструктура, уязвимая северная природа будет вытоптана толпами туристов, а уникальные памятники пострадают от избытка посетителей?

Михаил Шаромазов: У нас двадцать две только постоянные экспозиции. Поэтому поток туристов мы можем развести в разных направлениях.

Сколько посетителей вы принимаете сейчас?

Михаил Шаромазов: Чуть больше трехсот тысяч в год. За минувшие несколько лет стало больше индивидуальных туристов. Это очень важно для нас: человек осознанно выбирает маршрут, что-то читает и поэтому, когда приезжает сюда, видит и понимает больше, чем тот, кто приезжает с группой. Но в нынешнем году количество индивидуальных посетителей упало катастрофически.

Что произошло?

Михаил Шаромазов: Холодная погода внесла коррективы в планы многих людей. Стало меньше и зарубежных туристов. Мы выживаем только потому, что увеличилось количество туристов с теплоходов.

Зарубежных туристов, скорее всего, напугала не погода, а санкции, общая обстановка в мире?

Михаил Шаромазов: Повлияли эмоции. Деятельность идеологических машин, которые создают образы.

Президентское "...ожерелье" для Русского Севера

Только здесь, в Вологодской области, я узнал о "Серебряном ожерелье"...

Михаил Шаромазов: Создать "Серебряное ожерелье" предложил президент нашей страны. Это очень важный для Северо-Запада проект. Маршрут должен начинаться в Старой Ладоге и проходить через несколько регионов: Ленинградская область, Вологодская, Новгородская, Карелия. Проект упирается в качество дорог, в придорожный сервис. У нас пока от Старой Ладоги до Череповца нет ни одного места, где можно было бы перекусить или найти нормальный туалет. А состояние автобусного парка? Оно настолько плачевное, что в этом году немецкие туроператоры, отправившие к нам своих туристов на речные круизы, прислали из Германии свой автобус, чтобы возить туристов из Гориц, куда причаливают теплоходы, до Кириллова.

Вот мы говорим, что в Сочи наконец-то созданы условия для отдыха. Это потребовало затрат. Теперь мы вкладываемся в Крым, и думаю, что скоро там будет поправлено все, что касается сервиса. Но так же должно быть и с Русским Севером: если мы хотим направить и сюда туристический поток, надо вкладываться в инфраструктуру.

Но на Русском Севере пока не собираются проводить олимпийские игры. Нет здесь, к счастью, и того политического фона, который заставляет вкладываться в Крым.

Михаил Шаромазов: Мне это непонятно. Мы шумим о патриотизме и при этом не хотим вкладываться в ту часть страны, где только и сохранились истоки народа, корневые понятия о русской культуре. Помню: первое, что меня поразило, когда я приехал сюда, - это язык. Сейчас это, конечно, в меньшей степени чувствуется, но он до сих пор остается живым древнерусским языком. Ты слышишь, что те буквы, которые давно исчезли из алфавита, живут здесь в звуках повседневной речи.

Великие ферапонтовские...дачники

Беспокоит ли вас дачная застройка? Это та проблема, с которой сталкиваются ваши коллеги во всех музеях-заповедниках.

Михаил Шаромазов: Когда тридцать лет назад я сюда приехал, и первый раз прошел по окрестным деревням, меня поразило, что средний возраст жителей был около семидесяти пяти лет. И сейчас осталось очень мало коренных жителей. В основном - дачники...

Но дачники, мне кажется, здесь особенные. Среди них много художников, которые принесли сюда свое трепетное отношение к природе. В Ферапонтово много лет подряд приезжали на лето Белла Ахмадулина и Борис Мессерер. А Юрий Коваль, построивший дом на Цыпиной горе! - он ведь посвятил здешним местам свою лучшую книгу рассказов "Чистый Дор".

Михаил Шаромазов: У меня никогда не было никакого предубеждения перед дачниками. Лучшие акварели гениального Виктора Попкова написаны здесь, и последняя его большая картина, оставшаяся неоконченной, связана с Ферапонтово, с собором Рождества Богородицы. Попков гостевал здесь в доме вологодского графика Николая Бурмагина.

Художник Николай Иванович Андронов жил тут круглый год. Как раз он и пригласил Беллу Ахмадулину и Бориса Мессерера в Ферапонтово. Сейчас мы думаем о создании музея семьи художников Андроновых.

У меня есть обращение жителей деревни Оденьево, где жил Юрий Коваль, с просьбой создать там музей. Я пока не знаю, каким он будет, но понимаю, что это надо сделать. Возможно, что в доме, построенном Юрием Ковалем, у нас будет Музей русского языка, словесности, северных говоров.

Законодательная "дыра" под музеем Василия Белова

До сих пор Кирилло-Белозерский музей был музеем историко-архитектурным и художественным, никак не связанным с литературой...

Михаил Шаромазов: Теперь мы пришли к тому, чтобы создать экспозицию, посвященную Кирилло-Белозерскому монастырю как книжному центру. Кирилловская монастырская библиотека была одной из важнейших для средневековой Руси. Разве она менее важна для нас? Вот Острожская Библия, уникальный памятник, - он же до сих пор не оценен нашим обществом по достоинству. В предисловии к ней есть слова о том, что вот есть некие люди, которые узнали вечером закон, а утром называют себя учителями его. Ведь это абсолютно сегодняшняя проблема. А написано об этом в 1581 году!

Уже сейчас вы с полным правом можете называться и литературным музеем, ведь недавно вашим филиалом стала мемориальная квартира выдающего мастера деревенской прозы Василия Ивановича Белова в Вологде.

Михаил Шаромазов: Да, этот памятник мог быть утрачен, ведь другие музеи не нашли возможным принять квартиру Белова в свой состав. Мы смогли решить этот вопрос благодаря поддержке "Российской газеты", министерства культуры и личному вмешательству президента. Но... попали в законодательную дыру: до сих пор в законодательстве не определен статус музея в жилом многоквартирном доме. Из-за этого мы, открыв музей, два года не можем повесить вывеску - не разрешает ТСЖ.

Музей не поднимает экономику, но создает микроклимат

Какие проекты еще в ваших планах?

Михаил Шаромазов: Решается вопрос о передаче музею погоста Самино в Вытегорском районе. Там находится самый яркий памятник деревянного зодчества на территории Вологодской области. К сожалению, практически забытый. Там сохранила свое устроение и деревня, и деревянный мост через реку... Этот абсолютно аутентичный объект чрезвычайно важно сохранить именно таким.

В том же Вытегорском районе, в Палтоге, нам передан деревянный Богоявленский храм. Там осталось всего два дома, куда приезжают иногда жители. В 2009 году деревянная церковь рухнула, каменная церковь тоже в ужасном состоянии.

Я обратился в администрацию области с просьбой перевезти деревянный храм на Цыпинский погост рядом с Ферапонтово. Сельский сход разрешил вывоз, но новый глава района не дал вывезти.Тогда мы решили восстанавливать церковь там, на месте, и создавать там музейную структуру, которая позволяла бы показывать памятник. Да, иконостас утрачен в советское время, ведь там был клуб с кино и танцами. Но сохранилось небо из шестнадцати сегментов, их надо только поставить на место. Восстановленный памятник будет очень красивым.

Наверное, это как-то оживит тамошнюю жизнь, начнется какое-то движение...

Михаил Шаромазов: Музей - это, конечно, не то учреждение, которое может поднять экономику. Но музей создает микроклимат. Развитие этой части Вологодской области, да и всего Русского Севера, без музейной составляющей невозможно. Это будущее для этой земли и всего региона. Но пока трудно даже сказать, в какие сроки мы можем решить свои задачи.

Молебен не противоречит музейной жизни

Как складываются отношения музея с монастырем? После громкого скандала с Исаакиевским собором об этом, наверное, вас часто спрашивают.

Михаил Шаромазов: Это вопрос, который во многом зависит от человеческой культуры. В Кириллове уже двадцать лет как восстановлена монастырская жизнь. Второй год у нас есть договор с епархией, по которому в летнее время в Успенском соборе в Кириллове и в церкви Мартиниана в Ферапонтове в воскресные и праздничные дни совершаются богослужения. Не думаю, что это создает проблемы для кого-либо.

Молитва должна звучать в храме по определению. Если она там не звучит, то невольно возникает тягостное ощущение сиротства, оставленности и запустения. Я почувствовал это еще в юности, когда бывал в музеях, устроенных в древних храмах и монастырях. Там было все грамотно с точки зрения музейного дела, но без животворящей капли церковной жизни стены, казалось, не дышали.

Михаил Шаромазов: Мне сейчас вспомнились те минуты, когда я впервые услышал службу в Успенском соборе Кирилло-Белозерского монастыря. Собордавно и хорошо известный мне памятник пятнадцатого века, но когда началась служба, я был потрясен. Пела каждая частичка собора!

Но почему же рядом с такими высотами духа вдруг разгораются склоки и тяжбы?

Михаил Шаромазов: Я недавно выступал на Совете музеев и говорил о том, что мне непонятны вопросы исторической справедливости. Что имеется в виду? Все, что случилось у нас в семнадцатом году, продемонстрировало огромный духовный кризис. Никогда не поверю, что, случись революция в Польше, поляки пошли бы крушить свои костелы. В России колоссальный кризис церковности был одной из главных причин того, что случилось. Музеи явились единственным институтом, сохранившим наследие Церкви. Мое отношение к верующим в музее как одной из частей потока посетителей. Одни идут, чтобы увидеть художественное, другие хотят прикоснуться к историческим древностям, третьи стремятся к духовному. И мы должны для каждого из них создать условия. Одним нужна экскурсия, другим - молебен. Ни то, ни другое не противоречит музейной жизни. Только не надо ставить стенки внутри единого пространства. Мы ведь никогда не задумываемся, кому принадлежит, к примеру, Нотр-Дам. И терновый венец Христа мы видим то в сокровищнице, то когда его выносят на церковную службу.

Есть ведь и у нас замечательный опыт в Третьяковской галерее, где увидеть Владимирскую икону Божьей Матери могут и верующие, и неверующие.

Михаил Шаромазов: Недавно у нас проходила выставка икон из Третьяковской галереи. В честь 620-летия монастыря и 590-летия со дня преставления Кирилла Белозерского Третьяковская галерея передала нам на выставку тот самый образ Богородицы, с которым Кирилл пришел сюда! Дионисий Глушицкий написал образ самого преподобного Кирилла. И эту икону тоже нам выдали. Тридцать тысяч человек увидели здесь, в Кириллове, эти иконы из Третьяковской галереи. По просьбе верующих каждую субботу совершались молебны у привезенных святынь. Так что все лето у нас гостили две святыни, без которых историю обители не представить. Мне думается, что это было большое событие не только для нас, но и для всего музейного сообщества. Ведь это первый случай в стране, когда вещи показываются там, где они создавались и откуда они были вывезены. Вот путь для дальнейшего сотрудничества крупнейших столичных музеев с русской провинцией. Не только строить филиалы Эрмитажа и Третьяковской галереи, но и показывать в провинции те вещи, которые там создавались.

Михаил Николаевич Шаромазов родился в 1958 году в карельском поселке Харлу. Мама работала в библиотеке, и в школьные годы Михаил мечтал стать библиотекарем. В 1990 году окончил Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е. Репина. С сентября 1987 года приступил к работе в Кирилло-Белозерском музее в должности научного сотрудника древнерусского отдела. С октября 2009 года возглавляет Кирилло-Белозерский музей-заповедник, в который входит и Ферапонтов монастырь с фресками Дионисия - единственный в Вологодской области памятник, внесенный в список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО.