Но вообще Толстой относился к юмору отнюдь не так серьезно. Скорее этим отличалась его жена Софья Андреевна, которая не очень любила смех и веселье, особенно когда они приобретали безудержный характер.
Что касается Льва Николаевича, он-то как раз смеялся много и волю смеху давал неограниченную. Его младшая дочь Саша вспоминала: "Он смеялся, как смеются очень молодые существа, безудержно, прерывая смех стонами изнеможения, всем телом раскачиваясь взад и вперед, смеялся до слез, сморкаясь и вытирая слезы..."
Это, заметьте, сказано о Толстом-старике. В молодости он был гораздо суровее. Да, гении парадоксальны.
Недавно вышла в свет важная для толстоведения книга сотрудницы Государственного музея Л. Н. Толстого в Москве Дарьи Еремеевой: "Граф Лев Толстой. Как шутил, кого любил, чем восхищался и что осуждал яснополянский гений". - М.: Бослен, 2017. Рекомендую всем, кто интересуется фигурой Толстого.
Он, особенно в старости, любил шутить, острить, а порой и злословить, хотя за последнее себя осуждал. Однажды, находясь в Шамординском монастыре, где жила монахиней его сестра Машенька, сказал: "Вас тут семьсот дур, одна игуменья умная". В ответ Мария Николаевна, в свой очередной приезд в Ясную Поляну подарила брату подушечку, где ею было вышито: "От одной из 700 Шамординских дур". Толстой оценил это, просил прощения и всегда держал эту подушечку у себя в спальне. Она и сейчас там.
Толстой был остр на язык. Однажды он сказал о человеке, который вел аморальный образ жизни, что даже отражалось на его внешности: "Почему он надевает кальсоны на свой зад? Ему нужно натягивать их на лицо".
Так же нелестно Толстой отзывался о девушках и женщинах, которые слишком вызывающе одеваются и прихорашиваются ради мужчин. "Когда я встречаю такого рода женщину, мне хочется крикнуть: "Вор! Помогите!" и призвать полицию".
Но в целом из книги Дарьи Еремеевой вы узнаете, что Толстой не был таким уж суровым моралистом. В воспоминаниях Ивана Бунина есть эпизод, как он "обескуражил однажды приезжавшего проповедника, который уговаривал его организовать общество трезвенников.
- Да, для чего же?
- Ну, чтобы собираться вместе...
- И притом не пить?
- Да.
- Такое общество не нужно. Если вы не хотите пить, так вам не к чему собираться. А уж если соберетесь, так надо пить".
Воспоминания Бунина ничем не подтверждены, к тому же Толстой сам в свое время был инициатором создания Общества трезвости. Но шутка - в духе Толстого!
Настоящий юморист не тот, кто шутит специально. Истинный шутник тот, кто говорит серьезно, а всем смешно. Так фактически умиравший в Крыму, в Гаспре, зимой 1901 года Толстой сказал уходившему от него Чехову: "Поцелуйте меня" (на прощание). А когда Чехов наклонился, он вдруг сказал ему на ухо: "А все-таки пьес ваших я терпеть не могу. Шекспир скверно писал, а вы еще хуже".
Толстой не умер в Крыму, перенеся подряд три смертельные болезни. Но после этого он говорил: "Теперь, если начну умирать, то уж надо непременно умереть, шутить нельзя. Да и совестно, что же, опять все сначала: все съедутся, корреспонденты приедут, письма, телеграммы - и вдруг опять напрасно. Нет, этого уж нельзя, просто неприлично". Но так и случилось в Астапове осенью 1910 года...
В книге Дарьи Еремеевой развенчиваются или подтверждаются самые известные мифы о позднем Толстом. Например, босой он вне дома не ходил, это, как говорят сегодня, чистый "фейк", идущий от известной картины И.Е. Репина. А вот пахать - пахал.
Однажды Толстой прогуливался по перрону во время остановки поезда. Одна дама из вагона I класса открыла окно и закричала: "Старичок! Старичок! Сбегай в дамскую комнату и принеси мне сумочку, я ее там забыла!" Толстой сбегал и принес. В награду дама дала ему пятачок. Сосед по купе сказал ей: "Знаете ли, кому вы дали пятачок? Это Лев Николаевич Толстой". Дама пришла в ужас: "Боже! Что я наделала! Лев Николаевич, ради Бога, простите меня, верните мне пятачок! Как неловко, что я вам его сунула!" - "Нет, - сказал он. - Пятачок я оставлю себе. Я его честно заработал".
В книге Дарьи Еремеевой приводится множество ситуаций, где гений всех времен и народов был смешным и забавным, но от этого не менее великим.
Любопытно приложение, где приводятся примеры, как в разное время разные люди обращались к Толстому или называли его.
Мать: Mon petite Benjamin (Мой маленький Бенжамин).
Отец: Лёвка-пузырь.
Братья: Лёва-рёва, самый пустяшный малый.
Жена: Лёвочка, Леон, пупок, дрысинька.
Тургенев: Троглодит, великий писатель земли русской.
Чехов: Человечище, Юпитер.
Ленин: Матерый человечище, зеркало русской революции.
Ахматова: Мусорный старик, великий ересиарх.
Анонимы в письмах: Жалкий литературный хам, безумный старец, Иуда, фарисей, любимый друг Вельзевула, дорогой дедушка.
Фельетонисты: Великий барин земли русской.
Все эти обращения и определения больше характеризуют не самого Толстого, а людей, которые их придумали. Мне так кажется... Чему посмеешься, тому и...