Театральный фестиваль "Балтийский дом" показал "Имитацию жизни"
Спектакль Тбилисского русского театра им. Грибоедова А.Л.Ж.И.Р. - документальная повесть о судьбе заключенных Акмолинского лагеря жен изменников родины. Эту тему продолжило "Кабаре Магадан" Московского театра "ОКОЛО". В спектакле "Железное кольцо" BAAD Театра (Копенгаген, Дания) средствами театра кукол рассказана страшная история блокады Ленинграда.
Но не будет преувеличением сказать, что центральными событиями нынешнего фестиваля стали спектакли 2015 года - "Имитация жизни" венгерского режиссера Корнеля Мундруцо и его театра "Протон" в Будапеште, созданного в копродукции сразу нескольких европейских форумов, и "Трилогия моей семьи" Люка Персеваля в гамбургском Театре "Талия".
Представитель среднего поколения центрально-европейского искусства Корнель Мундруцо сочиняет свой театр, учитывая сложный контекст страны, до сих пор несущей наследие и травмы австро-венгерской империи. Возможно, поэтому он считает театр местом не только провокации, но и утешения. Он один из немногих, кто, кажется, смог преодолеть кризис документальности в современном искусстве, найдя парадоксальный союз политического и поэтического. Именно в этих координатах он создает свои миры, исполненные детективного напряжения, актуальных социальных бедствий, бессознательных фантазмов, натуралистических надрывов и барочных контрастов света и тени.
В "Имитации жизни" - так же как в фильме "Спутник Юпитера", показанном в программе нынешнего Каннского фестиваля - он балансирует между гиперреализмом и метафизикой, документальностью и символизом. Начиненная до предела старой утварью и хламом, полностью сымитированная квартира в старом будапештском доме точно зависла в космической невесомости, во тьме огромного пространства сцены.
Хитроумность его плана не сразу открывается публике. Игнорируя гиперреализм сцены он предлагает вглядеться в записанную на видеокамеру исповедь г-жи Леринц Русо в исполнении любимой актрисы режиссера Лили Монори (авторы текста - Ката Вебер и Шома Боронкаи). Те, кто не видел ее прежних работ, долго пребывают в убеждении, что это - настоящий документ, погружающий зрителей в атмосферу социальной катастрофы цыган в Венгрии и Евросоюзе.
Старая больная женщина, у которой только что умер муж и давно исчез сын, пожелавший сменить цвет кожи и стать белым, умоляет банковского агента не выселять ее за неуплату. Бесконечный рассказ на "документальном экране" вдруг переходит в пространство сцены, имитирующей реальность. Только здесь публика понимает, что перед ней - выдающаяся актриса. План выселения неожиданно рушится - женщина падает в обморок, агент сострадает ей как может… Еще бы - после ее рассказа о позорном детстве, о принудительной коллективной дезинфекции и мытье цыган ему не хочется выглядеть монстром.
Публика постепенно осваивает взглядом "реальность" этой квартиры: над ветхим диваном, рядом с распятием, висит портрет белокурого ребенка, возможно, такого, каким хотел стать сын старой цыганки. В глубине, в эркере некогда роскошного дома - три арочных окна, точно в храме.
Женщина и агент исчезают, и вместо документального, политического театра Мундруцо обрушивает на публику грандиозный метафизический перформанс - дом со всем скарбом медленно начинает крутиться, совершая оборот в 360 градусов. Из всех закутков высыпается все накопленное за жизнь нескольких поколений. Завороженная этим медленным и катастрофическим движением "квартиры" вокруг своей оси, обнуляющим всю "гиперреальность" дома (сценография Матрона Ага) публика оказывается во власти не столько метафоры, сколько реального созерцания конца, апокалипсиса, усиленного музыкой Ашера Голдшмита. Этот memento mori дает отсчет новой истории. Но реальность уже пошла по швам, и во все ее дыры хлынул тревожный потусторонний мир. На экране возникает киноповествование о "блудном сыне", который так и не узнал, что его мать умерла.
Публика, уже начавшая считывать метафизический формат притчи, внезапно вновь оказывается перед лицом "документа": на экране появляется текст, гласящий о том, что тысячи жителей Будапешта вышли на демонстрацию против ксенофобии в связи с убийством цыгана. Но потом выяснилось, что убийцей цыгана тоже был цыган.
Мерцающий мир постправды, или как его удачно назвала критик Зара Абдуллаева, постдока, у Мундруцо оказывается новой имитацией жизни, за пределами которой - все та же неразгаданная и бьющая то синефильским, то вполне метафизическим светом тайна человеческого бытия.
О тайне жизни в канун социальных катаклизмов ХХ века сочинил свой грандиозный трехчастный спектакль и главный ньюсмейкер этого фестиваля - выдающийся бельгийский, а теперь и немецкий режиссер Люк Персиваль. Его трехчастная фреска "Любовь. Деньги. Голод. Трилогия моей семьи" по произведениям Эмиля Золя в течение десяти часов удерживала публику "Балтийского дома" в напряженном внимании. Чтобы увидеть это выдающееся произведение, в Петербург съехались критики, продюсеры, актеры и режиссеры, студенты из нескольких городов и стран. О нем читайте в ближайших номерах "РГ".
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"