Чем удивляет поклонников театра фестиваль "Видеть музыку"

Фестиваль "Видеть музыку" собирает в Москве театры страны, и это небезуспешная попытка восполнить лакуны, оставленные "Золотой маской". Если "Маска" рассылает по стране гонцов-отборщиков, иной раз упуская шедевры, то здесь музыкальные театры сами выбирают то, чем гордятся. Эффект возникает порой удивительный.

К примеру, "Летучую мышь" 2013 года театра "Санкт-Петербург опера" никакой эксперт, думаю, не рискнул бы предложить профессиональному жюри. Но вот поди ж ты: зал РАМТа хохотал над хрестоматийными шутками так, словно их слышал впервые. Зрители получили удовольствие, вечер завершился шквалом аплодисментов.

Театр дело живое, от всего зависимое. Камерная труппа без хора и балета, дома работающая в уютном дворце, где все соразмерно не столько залу, сколько царскому будуару, попадает на просторы обычной сцены, и понятно, что именно уют, ее главный козырь, мгновенно улетучивается. Многофигурная опера Иоганна Штрауса выглядит безлюдной, ее бравурность микшируется, сценография, уже не обрамленная ампирной роскошью дворца, смотрится бедной, ансамбль, заменяющий хор, кажется хлипким, артисты явственно устают бороться с непривычными объемами зала. Возможно, поэтому спектакль на выезде раскручивался медленно, в нем не было ритма, актеры закатывали неуместные в оперетте мхатовские паузы и пели несколько лучше, чем говорили. Но отметим достоинства шоу: штраусовские артистизм и азарт, с какими ведет спектакль дирижер Максим Вальков, проникновенное бархатное звучание голоса и актерское обаяние Розалинды (Татьяна Кальченко), комедийные таланты Всеволода Калмыкова (Айзенштайн), Дениса Закирова (Альфред) и Виктора Алешкова (Франк). Постановщик спектакля опытный Юрий Александров взял либретто Эрдмана и Вольпина с безошибочно работающей интермедией про пса Эмму и не поддался соблазну его модернизировать (если не считать традиционных "отсебятин"). Действие погрузил в начало ХХ века, украсил сцену рогами, с самого начала заявив тему разгулявшейся лжи, а в апофеозе бала дал на заднике черно-белую хронику Первой мировой войны со стреляющими пушками и тонущими кораблями. Она, вероятно, должна внести актуальную ноту пира во время чумы, но тут же бесследно растворилась в пространстве как нечто неуместное - эмоциональный Штраус и тут победил рассудочность.

Из сюрпризов вечера: князь Орловский, в оригинале андрогинная фигура, изображенная меццо-сопрано, здесь вышел в могутном обличье бас-баритона Ядгара Юлдашева - то ли цыган, то ли молодой Распутин. Что частично порушило дивные штраусовские ансамбли 2-го акта, зато оправдало интерес к русскому князю девиц на балу. Но в целом спектаклю не хватало "породы", в гастрольном варианте он оказался громоздок, неповоротлив, и в финале артисты с видимым облегчением сбрасывают с плеч музыкальную глыбу, которой стала по идее невесомая штраусовская вещица.

Дивный вальс, которым начинается другой спектакль фестиваля - "Восемь любящих женщин", сделал бы честь и Штраусу, но принадлежит перу нашего современника Александра Журбина. Этот мюзикл по пьесе Робера Тома поставил Новосибирский театр музыкальной комедии, что само по себе заявка на отвагу: музыкальное шоу, почти целиком рассчитанное на женские голоса, рискует стать монотонным. Впрочем, трагикомическая пьеса с детективной подкладкой, многим знакомая по фильму Франсуа Озона, уже дает гарантии успеха; Журбин написал к ней отличные джаз-мелодии - своего рода характеристики героинь, его музыка лукава, легка, иронична, пародирует киноужастики и во многих отношениях хороша. Но, как сказано, театр дело живое, и по спектаклю в зале Новой оперы - акустически трудном и менее всего рассчитанном на микрофонное пение - трудно судить о том, как мюзикл звучит дома. Жанр этот недаром стремится быть стационарным: все должно быть выверено до последней технической детали. Создатели "Норд-Оста" мне рассказывали, как тщательно звукорежиссер создавал объемное звуковое пространство - все рассчитывалось до доли секунды так, чтобы усиленные динамиками голоса перемещались вместе с актерами. В большинстве театров удовлетворяются плоским звуком, источник голоса зритель ищет по всей сцене. А если добавить, что поющих актеров не учат доносить текст осмысленно и вкусно, то возникает непробиваемая "четвертая стена", в этом зале погубившая не один гастрольный спектакль: она делает индивидуальности неразличимыми. Вот и теперь: пока актрисы приноравливались к новым условиям, прошел первый акт, и лишь во втором текст стал разборчивей, а у героинь проявились характеры.

Конечно, это постепенное саморазоблачение и составляет фабулу спектакля - не случайно режиссер Михаил Заец с художником Алексеем Паненковым весь первый акт одели в белое: место действия отрезано от мира снежной бурей, на персонажах белые пальто и шапочки с помпонами. Второй акт расцветает яркими колерами, диковатыми на вид туалетами и характерностью повадок, за трансформациями героинь и ситуаций уже интересно следить, но микрофоны унифицируют голоса, и вокал остается "белым". Я уделяю технике спектакля столько внимания потому, что в сегодняшнем мюзикле и часто даже в оперетте она солирует, притом что отчаянно несовершенна и способна свести на нет любые художественные замыслы и усилия.

Фестиваль, задуманный Ассоциацией музыкальных театров, бесценен как способ представить реальную панораму музыкальных жанров в стране - от оперы и оперетты до мюзикла и водевиля. Это не столько конкурс, сколько парад сценического творчества, а также способ проявить в нем общие тенденции - и перспективные, и тупиковые. "Мы хотим увидеть то, что вы считаете главным своим свершением, своей сегодняшней художественной программой", - утверждает президент АМТ Георгий Исаакян. Фестиваль в разгаре, делать выводы рано, но уже показанное подтверждает точное наблюдение Исаакяна: музыкальный театр становится все более глухим, из него уходит перфекционизм.