Ноймайер владеет возможно лучшей в мире частной коллекцией артефактов Русских сезонов, обожает русскую литературу и позволяет директорам наших театров уговорить себя сотрудничать. Специально для Мариинского Ноймайер ставил программу одноактных балетов на музыку Дворжака и Шнитке, для МАМТа - бережную к источнику "Чайку" по Чехову, звезды Большого соперничают за исполнение его "Дамы с камелиями".
Возглавив в 1973 году Гамбургский балет, урожденный американец со степенью литера- и театроведа стал визитной карточкой немецкой культуры. Сейчас гастролями его труппы посольство Германии отмечает 500-летие Реформации, и на приветственном вечере легкий, сухой, с громадными голубыми глазами мэтр растрогался до слез - и заметил, что ему, католику, мысли о душе вообще-то важнее дат и конфессий. Владея искусством быть откровенным и одновременно соблюдать дистанцию, мэтр Ноймайер вспомнил, как пережил потрясение "Страстей по Матфею" Иоганна Себастьяна Баха, упомянул знаменитого маэстро и своего вдохновителя Гюнтера Йена и идеальное место для показа балета: кирху Святого Михаила в Гамбурге. "Этот балет, "Страсти по Матфею", - мой диалог и мой собственный способ общения с небом", - признался он без лишнего пафоса.
Вряд ли Концертный зал имени Чайковского адекватен кирхе по степени намоленности, но устроители постарались создать в зале особую атмосферу. Ради "Страстей по Матфею" из партера убрали кресла.
Артистам Гамбургского балета помогали под руководствомдирижера Саймона Хьюитта Академический камерный оркестр России и "Мастера хорового пения", детский хор, несколько приехавших из Германии вокалистов, клавесинист Сергей Сироткин и известный органист Александр Фисейский.
Давно ставшие хрестоматийными сцены "Страстей..." снова выглядели пронзительно - Творца избивают и возносят, разобщенный кордебалет в белых одеждах мечется по сцене и не сразу, совсем не сразу, преображается, из групп собираясь в круг и приближая себя - благодаря музыке и громадным трудам - хоть ненамного, к заповедям. Неделимое на конфессии христианство трансформируется в гуманизм общего толка, когда артисты застывают в позе Будды. Пусть спектакль видится и, наверное, слышится не так, как там, где появился на свет, однако московский опыт действительно уникален. Для всех - и для гамбургской труппы, включающей в себя танцовщиков со всего света и удивительных азиатских солистов. Для зала, так и не ставшего театром Мейерхольда. Для зрителей, увидевших способ говорить о сокровенном с помощью свободного и очень обдуманного классического танца.