Со школьных лет помню, что Октябрьская революция раскрепостила творчество масс. Причем не только социальное, но и художественное. Сколько раз я повторял слова о великой утопии, которая вдохновила (и вдохновляет!) мастеров культуры, расширяющих границы творчества, мечтающих о преобразовании человека и мира, устремленных к небесным горизонтам неведомого, но справедливого и прекрасного будущего.
Эта магическая мифология земного рая на земле увлекала вовсе не прекраснодушных глупцов, но людей вполне искушенных в жизни и в искусстве. Какие имена! Маяковский, Мейерхольд, Шостакович, Есенин, Эйзенштейн! Можно не расставлять инициалы - гении в них не нуждаются! Революция отталкивала сиюминутной жестокостью, но покоряла величием перспективы - Блок, Горький, Станиславский, Вахтангов, Таиров, Малевич, Белый, Брюсов и многие другие, проклиная кровавое лихолетье военного коммунизма, видят в ней своего рода чистилище, предшествующее великой прекрасной эпохе. Прекраснодушный романтизм К.С. Станиславского раскрывается в полной мере, когда читаешь его режиссерские пометки к задуманной им постановке байроновского "Каина", - около имен главных персонажей фамилии большевистских лидеров - Ленин, Троцкий...
Понятно, что до сей поры деятелей российской культуры делят на тех, кто принял революцию, и тех, кто ее не принял. Одних - уничтожили большевики, другие отправились в вынужденную эмиграцию. Творчество "у бездны на краю" одних увлекло в эту самую бездну, других, переживших периоды мессианского подъема, научило эквилибристике.
И через 100 лет после российского Октября, перевернувшего не только нашу страну, но и весь мир, - революция 1917 года рассматривается как высшее благо для искусства, проторившее новые дороги в будущее. Этот подход преобладает на всех крупнейших выставках, посвященных столетнему юбилею, - от экспозиции в Королевской Академии художеств в Лондоне до масштабной визуальной рефлексии на темы пророчества Велимира Хлебникова в Государственной Третьяковской галерее под названием "Некто 1917-й". Но что же на самом деле Октябрьская революция дала великому русскому искусству? И что безвозвратно отняла у него?
Всемирно-историческую роль нового русского искусства определили произведения, созданные во второй половине ХIХ и в первые десятилетия ХХ века. Это вовсе не умаляет величия гениев первой половины ХIХ столетия - Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Глинка по существу сформировали наше национальное самосознание, национальную культуру нового времени, дали ей современный художественный язык. Их укорененность в русской жизни затруднила восприятие их произведений, за пределами нашего Отечества, но от этого вовсе не умалила ни их величия, ни нашей национальной потребности в них.
Но осознавая это, нельзя не признать, что и в ХХI столетии для всего человечества мы остаемся страной, где творили Толстой, Достоевский, Чехов, Горький, Чайковский, Станиславский, Блок, Бунин, Гумилев... Где раздвигали границы возможного Кандинский, Малевич, Татлин, Филонов, Стравинский, Скрябин, Прокофьев... Шедевры Серебряного века и пророчества русского авангарда, как и великие произведения первых десятилетий советской власти, создавали мастера, укорененные в дореволюционной русской культуре, с ней органически связанные. Великие художественные открытия, которые станут фундаментом нового искусства ХХ века, новые творческие пути, которые будут увлекать деятелей революционной эпохи, были угаданы до событий 1917 года. Невероятное творческое напряжение "эпохи канунов" дало грандиозные творческие результаты. Какую их часть можно было поставить на службу победившему пролетариату?
Русская культура конца ХIХ - начала ХХ столетия была обращена прежде всего к тем слоям общества Российской империи, которую называли "читающей Россией". В 1913 году из 174, 1 млн населения только 14,2 % жило в городах, где далеко не все рабочие получали начальное четырехклассное образование. Тут ни до стихотворений о Прекрасной Даме, ни до "облака в штанах". И именно эта - не читающая - Россия во главе с партией большевиков становится субъектом исторического переворота огромной империи. То, что казалось поэтическим хулиганством в 1912 году, когда в первом поэтическом сборнике кубофутуристов во главе с Маяковским, Крученых и Бурлюком "Пощечина общественному вкусу" было предложено бросить Пушкина с парохода современности, после 1917-го стало грубой повседневной реальностью. И хотя Ленин обладал вполне буржуазно-консервативными эстетическими вкусами, для него политика была важнее поэтики. Русская культура, созданная в предреволюционной империи для сотен тысяч избранных, должна была выдержать очную ставку с восставшими многомиллионными массами, которые крушили дворянские гнезда, разоряя библиотеки и художественные коллекции. "Культурная революция" первых послереволюционных лет решала не столько просветительские, сколько политические вопросы. Нужно было обучить массы не просто грамоте, но грамоте большевистской, что было куда важнее для правящей партии.
Хочется верить, что русская культура выдержала испытание трагическим ХХ веком. Она выжила вместе с народом, пытаясь преодолеть невосполнимые утраты. Пытаясь ответить на вызовы "века-волкодава". Но все чаще вспоминаю горькие слова Сергея Аверинцева: "Двадцатый век скомпрометировал ответы, но не снял вопросы". И на них некому отвечать, кроме нас.