"Моя кузина Рэйчел": новое противоречивое толкование романа дю Морье
Произведения британской писательницы Дафны дю Морье, не получившей такой известности у нас в стране, как ее предшественницы и коллеги по перу, с завидной регулярностью становились предметом зарубежных экранизаций, по большей части, еще при ее жизни. Наступившее было в конце девяностых - начале двухтысячных забвение обернулось повторным открытием ее наследия в последнее десятилетие. Посему и показанная на фестивале британского кино новая интерпретация романа "Моя кузина Рэйчел" (My Cousin Rachel) южноафриканца Роджера Мишелла, должна была привнести что-то новое в трактовку изображаемых событий и при любом раскладе была бы подвергнута сравнению с предыдущими кинообработками литературного первоисточника.
Новаторство режиссером и вправду было проявлено, правда, в достаточно предсказуемом ключе - там, где у Дюморье в тексте присутствует подробное описание визита овдовевшей Рэйчел, приехавшей в Англию к Филипу, брату своего покойного мужа, режиссер повсюду видит умолчания.
Его усилиями (а также вычурными стараниями откровенно несимпатичной Рэйчел Вайс) кузина Рэйчел стремительно превращается в соблазнительницу, коварно опутывающую неопытного прекраснодушного юношу своими сетями, одурманивающую его своим шармом и загадочностью. Если учитывать, что речь идет о викторианской Англии, порядки которой существенно отличались от приемлемого сейчас, из фильма совершенно невозможно понять, каким образом многие читатели, ознакомившись с книгой до конца, все же считали Рэйчел благородным созданием и жертвой так некстати сложившихся в дурную картину деталей.
Да и Филип, если повнимательнее присмотреться, далеко не производит того чистого впечатления, которое остается у многих, прочитавших книгу. В фильме он не столько чистосердечный и благородный молодой человек, волею судеб лишенный с детства материнской ласки и общения с представительницами женского пола (которые, пусть существуя бок о бок с сильной половиной, в те времена воспитывались совершенно в другой парадигме), сколько избалованный, своевольный и эгоистичный барчук, топающий ножкой каждый раз, когда что-то происходит вразрез с его желаниями. Входило ли это в замысел режиссера или было привнесено отчего-то беспомощной игрой Сэма Клафлина - неясно. Но при получившемся результате обвинения Рэйчел в адрес Филипа звучат предсказуемо и вполне заслуженно.
При том что англичане по праву знамениты на весь мир правдоподобностью исторических фильмов, по сравнению со своими собратьями из континентальной Европы, данная англо-американская копродукция явно не относится к тем картинам, которые хочется пересмотреть. Ничего, полностью перечеркивающего художественную первооснову, в фильме не показано. И все-таки желание осовременить события, привнеся туда некую "пикантность", сыграло злую шутку с режиссером и загнало его в тупик, выход из которого он нашел в самом конце, и то не с первого раза. Чтобы сохранить интригу, ему пришлось в очень специфическом свете выставить Ринальди, друга и поверенного Рэйчел, что, в свою очередь, уже не оставляет никаких шансов на моральную реабилитацию главной героини. Но, чувствуя, что этого недостаточно, Мишелл извиняет ее очень тривиальным с точки зрения сегодняшнего дня способом, крайне неуместным для жанра исторической любовной прозы в английской литературе - находит другого персонажа и прозрачными намеками делает его виновным.
Все сердца разбиты, и равнодушие - точно не преимущество. Только это не о веке девятнадцатом, а вновь о двадцать первом.
2.5