В Саратове отметили юбилей известного режиссера детского театра
Юрий Петрович, изменилась ли детская аудитория, за которой вы уже почти 60 лет наблюдаете со сцены?
Юрий Ошеров: Дети всегда остаются детьми, они хотят радости, веселья, разнообразных впечатлений. Все это осталось. Другое дело, что сегодняшние дети более открыты к новациям, ритм их жизни ускорился, они быстрее соображают. Мы их сами все время толкаем: вперед, вперед! А иногда нужно остановиться, посмотреть в глаза друг другу. В этой торопливости заложена и некоторая опасность.
Что касается меня, я стараюсь своими ролями и спектаклями немножко их притормозить, добиться не только поверхностного восприятия, но и душевного соучастия в творчестве, а это сложно. Хотелось бы поддержать в детях чувство сострадания, сопереживания, умение пролить слезу над чужой бедой, не только на сцене, но и потом в жизни.
В ТЮЗе несколько лет работает театральная лаборатория "Четвертая высота". Получается ли у современных детских режиссеров находить общий язык с новым поколением зрителей?
Юрий Ошеров: Иногда получается, иногда нет. Автор идеи и руководитель лаборатории Олег Семенович Лоевский. А театр открыл свои двери, потому что заинтересован в знакомстве с новыми текстами, с новыми режиссерами, в том, чтобы актеры нашего театра пробовали себя в новых жанрах. Я как бы художественный руководитель всего этого дела, но на самом деле скорее соучастник.
Очень многому сам у молодых режиссеров учусь - театр ведь всегда школа - ходам неожиданным, парадоксальным порой. Но этого, на мой взгляд, недостаточно. Опять вернусь к своей мысли. У детей, у подростков в особенности, когда из детства еще не вышел, а во взрослую жизнь не вступил, формирование нравственных принципов, идеалов идет особенно интенсивно. В этом возрасте нужно стараться не столько их развлекать, с этим телевидение справляется. Дело театра - заниматься душой человека, взаимоотношениями людей.
Юрий Петрович Киселев нас учил, что пьеса, роль - это предлог разобраться в самом себе, найти свой личный отклик. Тогда пребывание актера на сцене становится как бы исповедью перед зрителем, да, я устами другого персонажа, другими словами, мне не свойственными, но говорю о том, что меня волнует, беспокоит в сегодняшней жизни. Любимая поговорка Юрия Петровича: мол, когда артист выходит на сцену, у него кожа ободрана, нервы, как проводка, горят. До сих пор я живу по этим законам сам и актеров в это периодически погружаю.
Как вы стали актером детского театра?
Юрий Ошеров: В детстве я очень любил рисовать. Огромную роль в моей судьбе сыграл художник Саратовского ТЮЗа Николай Александрович Архангельский. Когда я в 1955 году в пятом классе пришел в школьный актив театра, он заметил эту склонность и, как мудрый родитель, направлял, показывал, что-то подмалевать давал, вводил в мир театра.
До последнего, 10 класса я думал, что буду театральным художником. Когда наш театральный педагог Раиса Степановна Быстрякова предложила поступать в студию, я отказывался. К этому времени я уже крутился в театре лет пять, всем намозолил глаза.
Мама была против категорически, чтобы я становился артистом. Она хотела, чтобы я стал либо врачом, как она сама, либо поступал на мехмат. Была целая детективная история, как я тайком от нее выкрал документы. Она пришла к Киселеву и попросила: "Верните мне сына". Юрий Петрович ответил: "Серафима Давыдовна, обещаю, он год отучится, в институт все равно опоздал поступать, если у него будет проблематично с этой профессией, я вам его через год верну". А через год Киселев маме сказал: "Извините, я вам сына не отдам". Вот так я попал в артисты.
Ваш семейный актерский дуэт со Светланой Васильевной Лаврентьевой сложился тоже еще в школе, когда пели в хоре?
Юрий Ошеров: Да, мы действительно пели в хоре знаменитой музыкальной школы у педагога Марьи Васильевны Тельтевской. Даже вместе запевали. Нам было лет по семь-восемь.
А познакомились уже в театральной студии. Потом играли очень много вместе. Большой удачей для нас стала в самом начале пути работа в спектакле Леонида Даниловича Эйдлина "Эй ты, - здравствуй!", когда мы со Светкой совсем юными налаживали отношения, два подростка объяснялись в чувствах. И вот много лет спустя на один из юбилеев нам предложили, мол, а слабо вам сыграть "Эй ты, - здравствуй!" Мы с ней выбрали сцену, а когда начали репетировать, Светка подала первую реплику, а дальше не заглянули даже в пьесу, оказалось, все помним. Когда на следующий день сыграли эту сцену, актеры рыдали: 60-летние люди играют ситуацию 15-летних мальчика и девочки. Если роль замешана на личной судьбе, то она становится твоей.
6 ноября, в мой день рождения, решили играть "Старосветскую любовь". Этот спектакль много говорит обо мне, о моей жене, о наших взаимоотношениях, о сложностях и радостях.
Вы долгие годы были главным режиссером, потом художественным руководителем театра, наверное, могли сыграть все, что хотели. Или остались роли, которые не удалось исполнить?
Юрий Ошеров: Конечно, были такие роли, но уже ушло время, так сложился репертуар театра. Например, я очень долго мечтал сыграть Хлестакова. Представляете, такой червяк, вроде меня, мелкий, противный. Но не сыграл, через много лет в нашем театре эту роль исполнил Артем Кузин. А было и наоборот... Скажем, в "Вечном муже" поначалу Юрий Петрович меня не видел в роли Трусоцкого, но мне судьба этого человека настолько была близка и понятна, что я попросил у Киселева попробоваться в этой роли. И она стала очень важной в моей творческой жизни. С Григорием Семеновичем Цинманом, светлая ему память, мы в этом спектакле играли с наслаждением путь двух разных людей друг к другу.
В день спектакля мы с Гришей обязательно уединялись у меня дома, всех выгоняли и вдвоем, целый день с утра до вечера, говорили, чай пили. Это был какой-то ритуал, и к вечеру, к выходу на сцену, мы уже были, что называется, тепленькими.
Так же как в "Мальчиках" (пьеса Виктора Розова по роману Достоевского "Братья Карамазовы"), когда моя Светка играла Лизу Хохлакову в киселевском еще спектакле, она за неделю до спектакля уже была сама не своя, не подойди к ней и не тронь. Взбалмошность этого персонажа ей передавалась.
У каждого актера свои рецепты. Но это подлинные ситуации проникновения в персонажа, акт творчества, по Станиславскому - погружение в предлагаемые обстоятельства.
Ключевой вопрос
Когда на сцене ТЮЗа пошел спектакль "Капитанская дочка" про русский бунт, это совпало с событиями на Болотной площади. Адольф Яковлевич Шапиро, который его ставил, говорил, что это случайность. Получается, не спектакль ставился на злобу дня, а она как бы сама туда проникла. У вас так бывало?
Юрий Ошеров: Постоянно. Понимаете, какая штука, спектакли, которые ставят на злобу дня, я не люблю. Это не дело театра. Эти ассоциации приходят, их отбрасывать нельзя, но и ставить их во главу угла не надо. Есть политический театр, он имеет право на существование, ради бога. Но я исповедую театр человеческих взаимоотношений, театр человеческой души. Но какие-то ассоциации с сегодняшним днем возникают...
Роман Феодори ставил у нас спектакль "Майская ночь", брал туда что-то из "Женитьбы", из "Вия", и вдруг всплыла реплика: "Крым, наш Крым". Получилось как бы на злобу дня, но ведь это слова Гоголя.
Так же в "Самоубийце" Эрдмана. Там в финале Подсекальников говорит: "Да на свете чего только нет, на свете бывает даже женщина с бородой". А только что кончилось очередное "Евровидение". Все: Ааа!
Такие вещи вылезают у Достоевского, Гоголя, Островского. Эти произведения всегда ко времени, потому что проблемы вечные.
Юрий Ошеров:
- В спектакле "Колбаска, Боцман и другие" был эпиграф из Астрид Линдгрен: "Детство должно быть светлым и радостным, дети должны верить в лучшее и приближать его в меру сил своих". Да, ребенок многого не может, но может увеличивать в жизни количество добра, а не зла, не мщения.