В "Ковчеге" открылась выставка Евгении Буравлевой "Скорость света"
"Скорость света" - а именно так называется выставка Евгении Буравлевой, ученицы Павла Никонова, разумеется, о времени. Даже те, кто не помнят в деталях теорию относительности Эйнштейна, знают по научно-фантастическим романам: чем ближе скорость звездолетов к скорости света, тем медленнее течет время. В предельном приближении - оно останавливается, превращая астронавтов (в случае удачного возвращения на Землю) в ровесников своих правнуков, обреченных вглядываться в пейзажи незнакомого века. В места, от которых, может статься, не осталось даже названий.
При взгляде на пастели Буравлевой с тщательно выписанными ландшафтами Версальского парка, пустынного калифорнийского пляжа с минималистической коробкой бара "Парадиз", северной реки или обыкновенного среднерусского поля с кромкой леса по краю, не оставляет чувство, что художница конструирует именно этот взгляд. Взгляд зрителя, вернувшегося века спустя к землянам и вглядывающегося в ландшафт с надеждой на узнавание.
Иногда этот зритель даже появляется на картине. Почти всегда - спиной к нам, словно наше alter egо. Часто - со смартфоном в руках, фотографирующий странно пустынный берег реки, где лишь при "фотоувеличении" на снимке можно разглядеть крохотные фигурки на плоскогорье. Исключение - "Постамент". Человек, забравшийся на постамент в регулярном французском парке, по-видимому, позирует для снимка. Эта фигурка вроде обращена к нам, но лица не разглядеть. Жажда монументальности и мечта "попасть в вечность" оборачивается безымянностью и "обобщением".
"Обобщение" же тяготеет к абстракции. И эта тенденция становится очевидной в работе "Облако", где небесный пейзаж выписан, словно декорация над головой. Перед нами "небесный свод", твердь, плоскость, которая, кажется, не имеет глубины. Такое небо могло бы быть даже не у фотореалистов, увлеченных эстетикой "механического глаза" фотокамеры, а у Магритта, открывающего непостижимость, замкнутость знакомых вещей.
В работах Евгении Буравлевой этот оттенок - нет, не сюрреальности, а замкнутости вроде бы хорошо известных (хотя бы по фотографиям и фильмам) мест - очень отчетлив. В ее пейзаже "Канн" нет узнаваемых примет, кроме заливающего море света. А "Лазурный берег" с его лунной дорожкой выглядит цитатой то ли из Куинджи, то ли из "Мастера и Маргариты". Этот пейзаж почти стерилен в своей безлюдности. Но Буравлева завораживает этим балансированием - между безупречностью "сделанного" человеком природного "вида" и тревожной отчужденностью природного ландшафта, которую не рассмотреть без "фотоувеличения".
Эти пейзажи почти очищены от примет времени. Лишь свет, пространство, форма - остаются с человеком, попавшим в "петлю времени". Словом, живопись.