Михаил Гиголашвили: Капля власти уже человека портит
Михаил, кто победит?
Михаил Гиголашвили: Должен победить Грозный - он более могущественный, чем все они.
Что с Грозным не так?
Михаил Гиголашвили: По-моему, все так.
Было бы все так, вы бы не взялись за книгу.
Михаил Гиголашвили: Известно, что после Карамзина, сентименталиста, который ужаснулся его деяниям и описал его в черных красках, пошла эта традиция. Хотя, например, в русском фольклоре он выступает только как суровый, но справедливый царь, который защищает людей от бояр. А фольклор не ошибается. Вопрос с Грозным не так прост. По сути дела, это первый император российский, основатель империи. Его дед начал федерализацию русских княжеств вокруг Москвы. Внук пошел дальше - начал присоединять к Московской Руси по периметру все образования государственные: Пермский край, Урал, начал осваивать Сибирь, а еще Казань, Астрахань, кусок Дагестана, Табасаран, Кабарда, черкесы, ногайцы, Башкирия, область войска Донского…
Есть ощущение, что в основе романа какое-то очень сильное впечатление.
Михаил Гиголашвили: Впечатление такое: его раздирали две сущности - просто человека, христианина и - царя. Как христианин, он должен раздать свое имущество, подставлять щеки, прощать врагов... А как царь он обязан сохранять державу, приращивать земли, быть жестоким и беспощадным к врагам. Это противоречие, мне кажется, в нем было заложено изначально. Он был глубоко верующим: у него от земных поклонов образовалась на лбу мозольная шишка. Вот и представьте: человек, по мановению пальца которого людей могли осуждать на смерть, бьет в день по 300 поклонов. Ездил в Белозерский монастырь, там уже келью себе присмотрел. Ему дали имя для пострига - инок Иона. 1575 год, который я описываю, - период переломного сознания, распутья.
Так что же вы хотели раскопать, залезть ему в голову?
Михаил Гиголашвили: Хотел раскопать дуализм его сознания. И в голову залез, и четыре года там находился. И было мне спокойно, уютно - я чувствовал себя защищенным. Чувствовал присутствие какого-то незримого существа. Ему Федька Басманов говорил: далеко от тебя холодно, а рядом с тобой жарко. Вот и мне было приятно и тепло.
Не страшно?
Михаил Гиголашвили: Страха не было. Просто я не концентрировался на его деяниях кровавых, ведь и с этим тоже все непросто. Например, есть два указания на то, почему он совершал казни: хотел народу показать, что грешники должны здесь получить свое.
Не дожидаясь Высшего суда, он брал на себя роль Бога?
Михаил Гиголашвили: Ему с детства было внушено, что все, что он делает, - по указке Бога. "Если бы Богу было неугодно, я бы этого не делал". Кроме того, он хотел грешников таким образом очистить от греха через муки, чтобы на Страшном суде они предстали чистые.
Насколько "Тайный год" можно считать историческим романом?
Михаил Гиголашвили: Постольку-поскольку, я бы так сказал. Антураж исторический - это точно. Надо иметь наглость и смелость взять на себя такую ответственность - писать практически от имени Грозного.
Есть жанр "историческая реконструкция", "Тайный год" - психологическая реконструкция?
Михаил Гиголашвили: Психологическая реконструкция в исторических декорациях. За декорации - отвечаю! Я очень внимательно изучал быт, реалии, как люди ели, пили, спали. Куда они ходили в туалет. Буквально все. Стилистически самые близкие ассоциации - фильм Германа "Трудно быть богом": густое время с грязью, запахами, кто-то даже сказал - с миазмами. Но что было - то было, это исторически достоверно. А главное, само собой, - психология. И тут, если возвращаться к побуждению, стала проза Ивана Грозного.
Какой он писатель?
Михаил Гиголашвили: Еще Лихачев сказал, что он первый модернист. В одном и том же письме может переходить с брани площадной на высокий стиль, потом съехать опять в низкий, добавлять ругательства, затем рассказывать про ангелов... У него палитра свободная, и это меня поразило. Я был очарован прозой Грозного, его метафорами, сравнениями, вовремя ввернутым библейским словцом, умением строить мизансцены, всем строем речи, очень красочной, звучащей по-современному Возможно, не будь его прозы, я и не писал бы ничего. А ведь еще он проявил себя как композитор, сам прекрасно пел. Вообще был человек Возрождения, талантлив во многом.
Одна беда: царем родился. А это работа тяжелая, неблагодарная.
Михаил Гиголашвили: Абсолютно. Я думаю, что он с удовольствием жил бы себе спокойно, как и хотел. Каждый раз, когда женился, мечтал о семье, о детях, но кончалось всегда трагически.
Название "Тайный год" не совсем точное: в романе не год, а всего несколько недель.
Михаил Гиголашвили: Пять недель 1575 года. Во время чтения Костомарова меня поразило упоминание о том, в тот год Грозный вдруг ушел с царства, оставив на троне вместо себя татарского князя Симеона Бекбулатовича, и на год скрылся от людских глаз. Где он был? Что делал? Как контролировал престол? Или уходил в скит? Зачем устроил этот фарс? Или не фарс, может, трагедия? Тут такая палитра для догадок и домыслов! Можно строить воздушно-чернильный замок из подручных материалов!
Сомневаюсь, что вы взялись бы за роман, не имея современных ассоциаций.
Михаил Гиголашвили: Я об этом не думал, честно. Хотя в современной российской истории мы такую коллизию тоже знаем. Но я-то писал об Иване Грозном.
Кстати, вы нигде его не называете по имени...
Михаил Гиголашвили: А он запретил.
Ваш герой запретил называть его по имени?
Михаил Гиголашвили: Уйдя с царства, он запретил называть себя царем. На первой странице романа сказано: "Кто меня назовет царем, тому я..." Я не шучу. Есть письма, где он себя называет "Ивашка Московец с дитенками Фиодоркой и Иванкой". Я уверен, что в том тайном году этот незаурядный во всех отношениях человек стал перед выбором: быть монахом, нормальным христианином - грехи замаливать, или бежать из России, уехать в Англию и жениться на Елизавете.
Какой был бы интересный сюжет, в первую очередь исторический!
Михаил Гиголашвили: Представьте если бы он сел на английский престол! Мне кажется, у него идея была, женившись на Елизавете, таким образом зажать Англией и Россией Европу с двух сторон. Если он захватит английский престол, то практически станет кесарем всего мира. Интересно, что Елизавета его мурыжила несколько лет, ответа не давала: мол, это конвент должен решать, парламент. Но когда ему отказала, он не успокоился, стал свататься к ее племяннице.
Ваш Грозный постоянно под воздействием наркотических средств. Мне показалось, что это такой прием: власть как наркотик в самом буквальном смысле?
Михаил Гиголашвили: Грозный был болен - это исторический факт: когда открыли могилу, у него все кости изуродованы остеопорозом. Последний год жизни его вообще носили - гнил заживо, от сифилиса умер. От загнивания крови. А власть - наркотик самый сильный. Капля власти уже человека портит. Как личность. Но первые 13 лет его царствования считаются золотым веком в русской истории, когда он пытался вывести Россию из средневековой тьмы. Он был прекрасно информирован о том, что происходит в Европе, а там шло Возрождение, Микеланджело творил и другие гуманисты. Сильная Московия тогда уже всех пугала. Между прочим, санкции - не сегодняшняя выдумка Запада. В правлении Грозного был эпизод, когда он выписал 150 ремесленников, специалистов, а сенат города Любека запретил посылать в Россию людей. Нечего мол, развивать свое ремесло, пусть покупают у нас готовую продукцию. Грозный хотел с Западом дружить, хотел развития, начал делать то, что потом продолжил Петр I. А что на кол сажал - так кто, спрашивается, тогда не сажал? Вспомните Варфоломеевскую ночь.
Получается, образованный, талантливый, умный человек вроде бы искренне печется о благе народа… а на деле?
Михаил Гиголашвили: А что на деле? Он делал то, что он мог.
Имя Ивана Грозного не случайно всплывает в определенные исторические моменты?
Михаил Гиголашвили: В переломные моменты. Народу всегда хочется царя сурового, но справедливого. Власти нужен исторический пример сильной руки, когда мощное государство раздвигает свои границы.
У вас нет ощущения, что мы только и делаем, что подводим итоги, влезаем в шкуры, а сделать выводов не получается?
Михаил Гиголашвили: Выводы сделать можно, но что потом? Все знают, как надо делать, но… дело не движется... Не беру на себя смелость прогнозировать. Давно не живу в России, поэтому очень аккуратен в словах.
Для филологического глаза "Тайный год" - пиршество-роскошество, получаешь удовольствие от фактуры текста, словообразования, словоупотребления.
Михаил Гиголашвили: Я проштудировал словари старых и забытых слов, насыщал текст их архаизмом и сам уже строил архаизмы.
Но не все же читатели - филологи.
Михаил Гиголашвили: А я филолог - что я могу сделать. В каждом из моих романов есть филологическая струя.
Вы понимаете, что таким образом отсекаете какую-то часть читателей, которые не будут ловить кайф от этих изысков?
Михаил Гиголашвили: Главное - я же ловил кайф! Когда писал, вообще не думал о читателях и не думал, что его напечатают. Я думал, что роман будет малоинтересен публике именно по филологической причине. Слава богу, ошибся.
Кстати
Лауреатов премии "Большая книга" мы узнаем на торжественной церемонии в Доме Пашкова 12 декабря. Напомним, что в этом году в читательском голосовании победила книга "Катаев. Погоня за вечной весной" Сергея Шаргунова - ей поклонники поставили наибольшее количество фейсбучных "лайков". Второе место у книги "Ленин. Пантократор солнечных пылинок" Льва Данилкина, на третьем - "Город Брежнев" Шамиля Идиатуллина.
Кроме вышеупомянутых авторов, на премию "Большая книга" претендуют Андрей Рубанов ("Патриот"), Михаил Гиголашвили ("Тайный год"), Игорь Малышев ("Номах"), Виктор Пелевин ("Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами"), Алексей Сальников ("Петровы в гриппе и вокруг него"), Сергей Самсонов ("Соколиный рубеж") и Алексей Слаповский ("Неизвестность").