Поделиться
Леонид Броневой говорил о "Вишневом саде" и "Чайке" - двух особенно дорогих ему чеховских спектаклях. О своем необычном Фирсе: "Как старый человек, Фирс, конечно же, умрет, но умрет весело. А это очень большое дело - умереть весело", и Дорне - его сложных отношениях с Треплевым: "Талантливому писателю помочь невозможно". О методах Марка Захарова и Анатолия Эфроса. О Театре на Малой Бронной, где проработал 26 лет, и "Ленкоме", которому посвятит 29 лет, до самых своих последних дней. Это была дань огромной личной благодарности Марку Захарову с тенью легкой актерской горечи - "сыграл я за двадцать с лишним лет семь серьезных ролей в Ленкоме. По-моему, не так много…"
- Борис Равенских однажды спросил Марка Захарова: "Вы что, когда на репетициях что-то показываете, выходите на сцену?" - "Выхожу". - "А потом спускаетесь в зал?" - "Ну да". - "Повернувшись спиной к этим зверям?" - "Да". - "А я, - говорит Равенских, - никогда на сцене не появляюсь, чтобы не показывать спину, - они же разорвут!"
Это, конечно, метафора… Но если серьезно говорить о том, как репетирует Марк Захаров, то он сначала всегда извиняется: "Простите, сделайте то же самое, только не так бездарно, как я"… А вообще-то он начинал свой путь с того, что был артистом, - это очень важно. Он знает все негативные стороны профессии. Знает, что она очень зависимая от всех: от постановщика, от директора, от автора, от зрителя, от партнеров. От своего самочувствия, наконец, а, следовательно, и от настроения, связанного с самочувствием. Это, во-первых. Во-вторых, в отличие от других творческих специальностей - композиторов, писателей, художников, архитекторов, музыкантов, после которых что-то остается - или ненадолго, или на века, уж у кого как, - театральная актерская профессия очень зыбкая по своей сути. От нее не остается никаких следов. Только воспоминания - пока живы те, кто это видел. В отличие от артистов кинематографа, но у них совсем другое искусство...
Я бы, например, никогда не согласился заниматься режиссурой. Это какой-то таинственный талант - собрать разных людей, доказать каждому, что прав именно ты, убедить всех вместе, придумать музыку, свет, оформление… Непонятная и поразительная профессия - режиссер. По-моему, адская… Еще хуже, чем актерская. Актер хотя бы отвечает за свой участок. А это - страшная работа. Ведь раньше в русском театре не было и слова такого. Пожалуй, не менее трудно только пьесу написать. Даже у великого Островского кое-где не сведены концы с концами. И даже Шекспир где-то грешит - далеко не у каждого его персонажа все сходится.
Любимов был силен блестящей формой, и когда я видел его спектакли, я восхищался, но мне никогда не хотелось в них участвовать. Из зала смотрел и думал: слава Богу, что меня там нет… Когда я работал у Эфроса, он всегда сетовал, что он не владеет формой так, как это умеет делать Любимов. Но зато у Эфроса был замечательный разбор. Захаров поразительно сочетает и то, и другое. Я второго такого режиссера не знаю, я искренне считаю, что Захаров - первый.
Мейерхольд тоже больше грешил формой. Станиславский, как кто-то говорил о нем во МХАТе, - если вы хотите репетировать три года подряд и в результате провалить роль в провальном спектакле, идите к Константину Сергеевичу; а если хотите интенсивно репетировать месяц и блестяще сыграть в прекрасной постановке, то вам - к Владимиру Ивановичу… Ведь Немирович однажды даже снял Станиславского с роли. Потому что тот книжки писать - писал, а сыграть нормально не смог. Несмотря на свою прекрасную внешность; в Америке его за президента принимали, когда он в Нью-Йорке переходил улицу… Внешне - да, Константин Сергеевич был очень эффектным. А внутренне - не очень уверенным в себе человеком. В отличие от Владимира Ивановича.
Марк Анатольевич, если об этом можно говорить, производит впечатление человека очень и очень уверенного в себе. Но он тоже, бывает, и сомневается сильно в чем-то, в ком-то, в себе… Только он никогда это не показывает. Как он никогда не говорит о своих болезнях, что правильно. Он, вообще-то говоря, человек в себе. И это тоже правильно. Хотя с точки зрения здоровья - губительно, потому что в результате получается инфаркт… Но Марк Захаров не разряжается на других людях, никогда себе этого не позволяет. Вообще он ничего зря не говорит и не делает. У него все рассчитано.
Захаров давно и много раз звал меня к себе, я сначала не соглашался. Как Любимова в свое время предупреждали по поводу Высоцкого: "Не надо его брать, он пьяница и хулиган", а Любимов возражал: "Ну и что? Одним пьяницей и хулиганом в театре будет больше, зато он артист хороший"; так вот и Марка Анатольевича предупреждали в отношении меня: "Не надо его брать - он очень сложный человек". Но Захаров, что мне нравится, упрямый. Не знаю, пожалел ли он потом, что меня взял, или нет, это я никогда не выяснял… Но сыграл я за двадцать с лишним лет семь серьезных ролей. По-моему, не так много. У меня есть возможность сравнивать режиссерские методы и стили - я работал со многими провинциальными режиссерами, с кинорежиссерами. В Москве работал с Эфросом, с Гончаровым. А когда я поступал в "Ленком", сказал Марку Анатольевичу: "Я буду играть только в ваших спектаклях". И этот "обет" не нарушил. У меня нет необходимости участвовать в антрепризах. В них знают, что я не соглашусь, ведь это все не очень серьезно и может погубить. Когда берут два стула, кусок материи, куда-то едут, а люди смотрят: что же вы привезли, вы нас совсем не уважаете?
Актер задает вопросы на репетициях или потому, что он действительно не знает, что как произносить и что ему тут делать, или же потому, что он просто хочет оттянуть время. Ну страшно ему кидаться в кипяток. Захаров очень не любит, когда ему на репетициях задают вопросы. Я его понимаю. Он требует, чтобы человек окунулся сразу и с головой. Это действительно очень страшно. Но я, например, тоже предпочитаю бросаться сразу - потом легче будет на генеральных прогонах и в спектакле. А если ты будешь долго задавать вопросы и размышлять, до премьеры можешь и не добраться. Захаров прежде всего практик. Есть режиссеры-теоретики, я таких встречал: они много и красиво говорят, казалось бы, так складно, - заслушаешься. А потом надо делать - а они ничего не умеют. Захаров говорит мало, но у него сумасшедшая интуиция, он каждую мизансцену чувствует…
Когда мы стали репетировать "Чайку", Захаров рассуждал: "Я думал, кто такой Дорн. Это - дьявол". Я удивился: "Откуда вы это взяли? Почему дьявол?" - "Он виновник гибели Треплева". - "Но это, как говорил Гончаров, телеграмму надо в зрительный зал давать. Иначе никто не поймет. Нет, я не согласен, и как это играть, я не знаю".
Прошло двенадцать лет. Спектакль все это время шел. И через двенадцать лет Захаров зашел в мою гримерную: "Вы знаете, я ошибался. Конечно, Дорн не дьявол". Я говорю: "Конечно, не дьявол. Он просто постаревший Треплев. Только у него, в отличие от Треплева, не хватило сил уйти самому… Наоборот, он очень болеет за этого человека. Но помочь ничем не может. Потому что тут дело не во врачевании, а в том, что помочь талантливому писателю невозможно".
Марк Захаров о распределении ролей заранее никогда не объявляет. Потому что все может измениться. Когда "Чайка" только-только начиналась, он поинтересовался у меня: "Кого бы вы хотели сыграть?" Я в ответ: "Вопрос уже стоит, не кого бы я хотел, а кого бы я смог. Наверное, старика, брата Аркадиной". Он говорит: "А Дорна не хотели бы?" - "О Дорне я давно мечтал, но я уже не в том возрасте…" - "Ну а вот я хочу, чтобы вы сыграли Дорна"…
Хотел ли я в "Вишневом саде" играть Фирса? Нет, не хотел. Потому что лежит столетний штамп на герое, что он такой добрый старичок. Говорят, Тарханов его играл очень здорово. Но мы не видели, не знаем… Добрый ли мой Фирс? Он не должен быть злым. Вообще никого нельзя играть злым - это неправильно. Не знаю, каким он должен быть "правильным". Но Фирс у нас не замурован в усадьбе, щель призрачной надежды останется. Точно одно: нельзя играть, как его всегда играли. Надо сохранять оптимистическую ноту, несмотря ни на что. В этом и сила этого человека, уже старого, который, конечно же умрет, но умрет весело… Это уже очень большое дело - умереть весело…
Справка "РГ"
Леонид Броневой родился в Киеве 17 декабря 1928 г. В 1950-м закончил Ташкентский театральный институт, в 1955-м - Школу-студию МХАТ. Работал в драмтеатрах Магнитогорска, Оренбурга, Грозного, Иркутска, Воронежа. С 1962 года по 1988 год - ведущий артист Московского театра на Малой Бронной, где играл в постановках Эфроса "Женитьба", "Ромео и Джульетта", "Сказки старого Арбата", "Месяц в деревне", "Директор театра", и участвовал в телефильмах Эфроса "Борис Годунов" и "Несколько слов в честь г-на де Мольера". В "Ленкоме" - с 1988 года, где в его репертуаре - спектакли Захарова "Мудрец", "Диктатура совести", "Чайка", "Королевские игры", "Варвар и еретик", "Плач палача", "Женитьба", "Вишневый сад" и "День опричника". Снялся более чем в 70 фильмах.