Что с ним ушло?
Как ни странно, зрителям в массе он помнится по немногим ролям. Велюров в "Покровских воротах" Михаила Козакова. Герцог в "Том самом Мюнхгаузене" и Доктор в "Формуле любви" Марка Захарова. И, конечно, Мюллер в "Семнадцати мгновениях весны" Татьяны Лиозновой - роль, с которой началась его абсолютная слава. Зрители в массе не видели его ролей в Театре на Малой Бронной. И уже точно не видели его работ в театрах Магнитогорска, Иркутска, Грозного, Воронежа. Благодаря телевидению многие смогли насладиться его искусством в спектаклях театра Ленком - его последнего театрального дома, который вот уже много лет преследуют трагические, невосполнимые потери. Но останутся его Дорн в "Чайке", Крутицкий в "Мудреце", Фирс в "Вишневом саде", Яичница в "Женитьбе" - они, к счастью, записаны, будут храниться, будут в эфире снова и снова. Будут по-прежнему с нами.
Чем он нас брал сразу и бесповоротно? Едва выходя на сцену. Зал немедленно взрывался радостными аплодисментами: каждая встреча с ним воспринималась как событие.
Он никогда не играл героев - фактура не та. Я бы даже сказал, не тот тип интеллекта. Герой иногда бывает даже умным, но крайне редко он ироничен, скептичен, циничен. Броневой был ироничен всегда - это в его природе. Все, что изрекал его партнер, он как бы взвешивал, анализировал, безошибочно определяя то, что отдает абсурдом, нелепостью, вздором, и возвращал собеседнику с неповторимо убийственной интонацией. Простейшие фразы роли, которые у другого актера промелькнули бы бесследно, у Броневого мгновенно становились летучими, расходились на цитаты, в которых помнится не текст, а именно интонация. "Штирлиц, а вас я попрошу остаться"… "Верить в наше время нельзя никому, порой даже самому себе. Мне - можно…" - ну что тут такого, спрашивается. Но ведь повторяем упоенно снова и снова, и хохочем радостно, и помним, как вековую мудрость.
Не фразу помним, а то, что за нею. В этом смысле искусство комика-разговорника, где вибрации голоса имеют первостепенное значение, во многом определяло актерскую манеру Броневого. Хотя профессиональным комиком-разговорником он был только однажды и только по роли в фильме "Покровские ворота", а в жизни не был никогда.
Это не было просто "хохмачеством", как говорили во времена его юности. У него не было пустых фраз и пустых ролей просто потому, что в них так или иначе отзывалась закулисная, малоизвестная сторона его жизни - сторона трагическая. Еврейская семья в Киеве. Отец - сотрудник "органов", допрашивал людей, потом сам был арестован и расстрелян. Мальчик учился скрипке, но семью "врага народа" бросили в ссылку, а в войну эвакуировали в Среднюю Азию.
Театральный окончил в Ташкенте, в 25 лет поступил в Школу-студию при МХАТе, кочевал по театрам разных городов, в московские театры упорно не брали. И дебютировал на Малой Бронной уже в 35 лет. Москва узнала уже зрелого актера, многое пережившего и очень многое передумавшего. Узнала актера умного, ироничного, обладавшего теми качествами, которые только и могли составить то, что называется обаянием личности. Этот интеллект и обаяние просвечивали через самые отрицательные роли и сообщали им как бы второе измерение - Брехт называл это искусством остранения. Когда актер - наш абсолютный союзник: мы вместе рассматриваем его героя, поворачиваем так и сяк, оцениваем, судим-рядим, думаем.
Так возник Мюллер. Если разобраться, лютый враг, фашист, гестаповец. Некоторые критики и теперь не могут простить фильму Лиозновой позитивный ракурс, в котором предстали эти его персонажи, и в первую очередь Мюллер, не менее умный и обаятельный, чем сам Штирлиц. И потому - достойный противник, победить такого - действительно и честь, и доблесть.
Так и актер, и фильм, и публика, сразу его полюбившая, оказались умнее и прозорливее многих критиков.
В каждом из образов, сыгранных Леонидом Броневым, особенно на склоне лет, читаются жизнь и судьба. И каждая - мы это с горечью чувствуем - конечна.
Почти исповедальной была одна из лучших работ актера в фильме Алексея Попогребского "Простые вещи". Броневой явился здесь в облике своего коллеги, старого актера Журавлева, который много сыграл хорошего и главного, но запомнился по одной не самой лучшей роли, а теперь доживает свои дни в забвении и одиночестве, меланхолично поджидая близкую смерть.
Здесь все перекликалось с судьбой самого Броневого, включая ту единственную не самую лучшую в его большой жизни роль, сыгранную им в бешено популярном сериале. Журавлев проводит остаток жизни на диване под пледом, иногда встает и монументально обозревает регалии славного прошлого. Он трагически одинок: "Я всю жизнь стремился к тому, чтобы мне никто не мешал - а теперь я никому не нужен"… Пересмотрите фильм теперь - вам покажется, что он о Броневом.
Последняя роль Броневого на сцене Ленкома - воевода в отставке князь Собакин в пророческом "Дне опричника" по Владимиру Сорокину. Актер выезжал в инвалидной коляске - как всем уже было очевидно, отнюдь не по условиям роли. И этот его единственный в спектакле выход-выезд был феерическим: публика жадно внимала фирменным интонациям актера, считывала его иронию, разделяла его злость, его сарказм, его суд над героем и временем, отвечала долгими благодарными аплодисментами, ясно понимая, что это, вероятно, прощание.
С уходом великого, как ясно, актера мы расстались с талантом, как ни странно, очень дефицитного в искусстве типа - талантом рафинированно умным. С ним было интересно думать. Именно это занятие сейчас важно как никогда. Поэтому Броневого, его новых работ, его прищура, его неторопливых речей, его мудрости нам будет не хватать еще очень долго.
Жанр интервью Леонид Броневой особо не признавал. Ни в последние годы, когда уже сильно болел, ни в молодые, когда общению с читателем предпочитал прямые контакты со зрителем. Но встретиться побеседовать для книги о "Ленкоме" согласился.
"Любимов был силен блестящей формой, и, когда я видел его спектакли, я восхищался, но мне никогда не хотелось в них участвовать. Из зала смотрел и думал: слава Богу, что меня там нет... Когда я работал у Эфроса, он всегда сетовал, что он не владеет формой так, как это умеет делать Любимов. Но зато у Эфроса был замечательный разбор. Захаров поразительно сочетает и то и другое. Я второго такого режиссера не знаю, я искренне считаю, что Захаров - первый.
Мейерхольд тоже больше грешил формой. Станиславский, как кто-то говорил о нем во МХАТе, - если вы хотите репетировать три года подряд и в результате провалить роль в провальном спектакле, идите к Константину Сергеевичу; а если хотите интенсивно репетировать месяц и блестяще сыграть в прекрасной постановке, то вам - к Владимиру Ивановичу... Ведь Немирович однажды даже снял Станиславского с роли. Потому что тот книжки писать - писал, а сыграть нормально не смог. Несмотря на свою прекрасную внешность. Внешне - да, Константин Сергеевич был очень эффектным. А внутренне - не очень уверенным в себе человеком. В отличие от Владимира Ивановича.
Марк Анатольевич производит впечатление человека очень и очень уверенного в себе. Но он тоже, бывает, и сомневается сильно в чем-то, в ком-то, в себе... Только он никогда это не показывает. Как он никогда не говорит о своих болезнях, что правильно. Он, вообще-то говоря, человек в себе. И это тоже правильно. Хотя с точки зрения здоровья - губительно, потому что в результате получается инфаркт..."
Подготовила Ирина Корнеева