Эдуард Николаевич сейчас редко покидает свое "Простоквашино", которое находится неподалеку от Троицка. Главное для него в последнее время - победить болезнь, название которой и произносить не хочется. Но его редактор из издательства "Малыш", которое, к слову, в этом году тоже празднует круглую дату - 60 лет - Светлана Младова все же уговорила его дать небольшое интервью "РГ". И мы помчались в гости без оглядки. Успенский с присущим ему юмором рассказал о любимых и нелюбимых книгах, переоцененных детских писателях и о том, о чем жалеет в жизни. А попугаи, коих у автора целый дом, вторили голосу хозяина.
Эдуард Николаевич, придется все же с актуального начать: "Союзмультфильм" анонсировал выход продолжения "Простоквашино" в январе 2018 года. А теперь одни скандалы вокруг этого.
Эдуард Успенский: У меня не было никаких переговоров с "Союзмультфильмом". С их стороны идет сплошная ложь. Я не видел ни одного из их серьезных начальников. В газетах они утверждают, что я передал им все права на своих героев, хотя, по их словам, права можно было бы и не передавать, так как они и так принадлежат государству. Они постоянно врут, что дали мне 5 миллионов рублей.
Печально. Но давайте не будем о грустном тогда. Вы придумали героев, без которых теперь просто невозможно представить детство: Крокодил Гена и Чебурашка, Дядя Федор, почтальон Печкин, пес Шарик, обезьянка Анфиса, Гарантийные человечки стали прообразами Фиксиков. А вам какие персонажи в детстве нравились?
Эдуард Успенский: Джон Сильвер, вся пиратская братия, все авантюристы. Граф Монте-Кристо, конечно. Все герои Луи Жаколио. Как же можно было пройти мимо книжки, если там слоны нападают на индийские войска. В школе я обожал все эти захватывающие остросюжетные вещи.
Есть ли книжка, которую вы считаете переоцененной, которую ни в коем случае нельзя давать детям?
Эдуард Успенский: "Колобок". А если серьезно, могу так сказать о Владиславе Крапивине - вред приносит, провоцирует на подвиги против хулиганов. Всего Анатолия Алексина превозносили напрасно. И Сергея Михалкова тоже - средний писатель. А вот Борис Житков, наоборот, недооценен.
Кто из современных молодых детских писателей вам интересен?
Эдуард Успенский: У нас не так много писателей настоящих в стране. Вот сейчас Григорий Остер, я и на подступе Станислав Востоков. Слава обидчивый ужасно. Попытаешься ему что-то объяснить - он насупливается тут же. Сейчас очень сложно молодым где-нибудь вылезти. Трудно стать писателем настоящим, они недописатели немножко. Настоящие писатели, как автомат Калашникова: ни одной ошибочки в конструкции. Сейчас же "сюжетики" не выписываются и диалоги не удаются, они не напряженные. Когда я вел семинары (семинары для молодых писателей в издательстве "Малыш", которое в этом году отмечает свое 60-летие. - прим. ред.), пытался объяснить молодым авторам, что диалог в книге - это когда пишешь первую часть, а вторая у тебя фактически написана - как игра в пинг-понг с самим собой. Они этого не понимают. Всегда пытался донести, что нельзя просто острить, надо репризу подогреть. Расскажу историю в качестве примера: у меня был знакомый крестьянин - такой дядька замечательный, пулеметчик в деревне Троицкое. Я ему говорю: "Надо нам деревню Троицкое отсоединить от государства". А он: "Да, а как?". Ну как, говорю, у нас будет свой аэродром, свой банк, у нас все будет свое, у нас будет еврейская национальная изба. Хорошая идея - отвечает. Нужно, говорит, о ней обязательно пьяному Брежневу сказать. Почему пьяному Брежневу, интересуюсь я? "Трезвый - ни за что не согласится", - ответил дядька. Он как раз и подогрел репризу, он заставил меня задать вопрос, и поэтому она прозвучала сильнее.
Молодым кажется, что они уже все умеют. Но они не понимают, что такое сюжет, не могут его выстроить.
Вы сказали как-то, что ваши герои не одиноки, они просто "мучаются от отсутствия дружеской атмосферы вокруг себя". Как вам кажется, современные дети не разучились дружить? А то сидят, уткнувшись в свои гаджеты…
Эдуард Успенский: Не могу сказать, что я так чувствую современных детей, чтобы за них говорить. Понятие дружбы изменилось. От старой дружбы, когда ребята пошли вперед с палками и с колами защищать свой двор, ничего не осталось. А новая дружба - я не представляю, какая она сейчас - она какая-то компьютерная. Когда я был в "Артеке", там общался с ребятами - отличные дети, у меня был замечательный контакт с ними и с вожатыми. Там все было поставлено как надо. Ну не могу же я судить по "Артеку".
Можете назвать три самые важные книги для вас как для читателя: что любите, что перечитываете?
Эдуард Успенский: "Принц и нищий" - жестокая, веселая, полная приключений. Есть еще такая книга "В дебрях Индии". Все пионервожатые читали эту книгу в своих отрядах на ночь, чтобы дисциплинировать ребят. А дети слушали, не отрываясь.
Если говорить о взрослых книгах - обожаю Войновича "Москва 2042".
А самая любимая все же "Николай Негорев, или Благополучный россиянин". Написал ее купеческий сын Иван Кущевский. Он в 33 года спился и умер. Мне ее посоветовал друг из Финляндии. Как ни странно, он лучше меня знал русскую литературу. Книга о судьбе двух братьев, которые из деревни переехали в провинциальный городок. Я прочитал ее, когда работал инженером в Финляндии. Потом уже перечитал, когда купил в "Букинисте", но она недавно переиздавалась.
Вы в числе организаторов таких культовых передач как "Спокойной ночи, малыши!", "АБВГДейка", "Радионяня", "В нашу гавань заходили корабли"…
Эдуард Успенский: Не напоминайте даже! Хорошее было время. Сколько же всего придумал. Цикл программ "Классика полчасика" (программа на Радио России, выходила в 90-е. - прим. ред.) - мы звали туда известных людей, и каждый пересказывал свою любимую книгу. Каспаров читал Толкиена "Властелин колец". Я - Алексея Писемского "Тысяча душ". А на идею этой программы натолкнуло меня вот что: в Голландии в одном маленьком городе знаменитые люди города выходили и читали свои любимые книжки для детей, а остальные собирались в большом зале и слушали. Выступал мэр и другие важные горожане. Вот это интересно. Сейчас подобных акций очень не хватает.
Вы о чем-нибудь жалеете в жизни?
Эдуард Успенский: Были крупные ошибки, о них жалею, но это скорее не ошибки - это судьба. Жалею, что был очень суров со своими друзьями. Кто-то вступил в партию, и я вычеркивал этого человека из рядов друзей навсегда. Или поступок совершил какой-то нехороший - я не прощал, а нужно было прощать.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"