В Театре Наций показали театральный сериал по роману-эпопее Солженицына
Многотомная эпопея оказалась на периферии внимания современников - в девяностых рефлексию над той катастрофой затмили стремительные социальные перемены, в нулевых формат четырнадцатитомного сочинения оказался мало кому под силу. Таким образом, для многих зрителей пять эскизов по отдельным эпизодам и линиям романа оказались первым знакомством с ним. Для каждого эпизода создался свой тандем драматурга и режиссера под общим кураторством Талгата Баталова, художником проекта выступила Ольга Никитина.
Новое Пространство на Страстном бульваре - площадка для экспериментов Театра Наций. Участники лаборатории освоили весь старинный особняк - от подвала до камерной импровизированной сцены-трансформера на втором этаже. Под низкими подвальными сводами была сыграна первая часть театрального сериала - "Столыпин/Бог ров". Драматург Гульнара Гарипова и режиссёр Степан Пектеев выбрали в зачин лаборатории эпизод убийства Столыпина в 1911 году в Киеве, во время спектакля. Перформеры в черном повторяют друг за другом текст, который не складывается в цельную историю, видимо, и не преследуя такой задачи. Слова и короткие фразы написаны на маленьких табличках на стенах, из темноты их выхватывают фонарик перформера или экранная подсветка телефоном любого из зрителей. Последние перемещаются из зала в зал, пытаясь сложить свой собственный спектакль из обрывков фраз, выхваченных из-за голов табличек, эха одновременных голосов. Это не столько спектакль, сколько аудиоинсталляция; невыносимое состояние человека, готовящегося стать убийцей, здесь передается ощутимо, физически - теснотой, духотой, тьмой, сумбуром и резкостью криков.
"Вагон системы "Полонсо" - вторая часть сериала, фарс в постановке Талгата Баталова и исполнении звезд труппы. Евгений Миронов играет Ленина, Евгения Дмитриева - Крупскую, Людмила Трошина - ее мать Елизавету Васильевну. Это самая смешная, при всей безнадежности и беспощадности, вещь цикла. Вагон новейшей системы колесит по Европе - фанерная конструкция обжита, почти уютна - узелок с пирогами, чай. В окнах видопроекцией мелькают черно-белые пейзажи. Много лет этот вагон, личинка будущей катастрофы, носит в себе полоумного занудного фанатика, не связанного со своей родиной ни памятью, ни любовью, мечтающего лишь о всемирной бойне, доводящего тещу до храпа своими речами и диктовками. Только преданная и ревнивая жена заглядывает ему в рот, подыгрывает в малейшей затее и счастлива любым его случайным, по-партийному бесполым прикосновением. О том, как играют в этом эскизе актеры, какие штрихи и ходы придуманы, стоило бы написать отдельную рецензию - особенно, если эта работа развернется в спектакль.
Третий эскиз "Мертвые" сочинил Константин Стешик и поставил Сергей Чехов. Два экрана, межу ними - зрители. Длинный монолог старухи читает Татьяна Владимирова, отвернувшись от зрителей, играя спиной, голосом, кистями рук. Она всматривается в экран, в прошлое, в ужас пожара и гибели лошадей, людей, жизни - ужас, который от бесконечного повторения и всматривания становится воронкой вечности, ее настоящей реальностью, из которой ее с трудом, как помехи, вырывают скайп-звонки внука. Максим Стоянов играет человека из сегодня, плоской обыденности, за которой трудно, но возможно рассмотреть все то же присутствие крутящегося колеса смерти.
Ощущение морока нарастает в следующей работе - "Ячейка" Михаила Башкирова и Егора Матвеева показывает бессмысленное ожидание, подкарауливание, угрозы, наполненный шорохом сплетен и провокаций Петроград. Рабочий, подпольщик, ворожея, великий князь, сибирский шаман - в логике обморочной реальности соединяются несоединимые люди и вещи, углубляя убедительное ощущение дурного сна.
Финальный эпизод - "На "Дне" - рифмует горьковское определение дна жизни и название станции, на которой случилось отречение императора. Полина Бородина написала драматическую основу, в которой мешанина мест действия, героев и реплик передает сумятицу настроений, решений и идей поворотного в русской истории эпизода. В постановке Артема Терехина схвачена мгновенная изменчивость масштаба - где крупное становится незначительным - генералы, теряющие управление армиями, а амбиции ничтожества могут обрушить прежде незыблемое. Десять артистов обнаруживают редкую музыкальность - собрав на сцене настоящий оркестр, они сложным и грозным звучанием передают завораживающую стихию катастрофы.
Результат лаборатории ценен с художественной точки зрения, но столь же важно, что она предлагает зрителю совместную рефлексию о событии, последствия которого доныне определяют нашу реальность.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"