Книжка "В промежутках между" на первый взгляд кажется странной: ну чего бы в 83 года вспоминать, как тебя поздравляли друзья в юбилейные 80? Но, дочитав до последней страницы, все встает на свои места: "Я прожил жизнь под девизом "Мы можем всё, нас могут все". В промежутках между этими позывами-призывами мы пытались оставаться людьми". Помните анекдот про знаменитый в 90-е годы сериал "Санта-Барбара"? "Где отпуск проведешь?" - "В Санта-Барбаре". - "Почему?" - "А я там всех знаю". Так вот "В промежутках между", причудливо изданной, как телефонная книжка, мы всех знаем. Это голоса эпохи. Уходящей эпохи. Здесь добрые слова в адрес автора тех, кого уже нет с нами, и тех, кто, к счастью, еще здесь. А в ответ воспоминания забавных историй или просто теплые слова Александра Ширвиндта о каждом. Здесь голоса Михаила Швыдкого и Дмитрия Губерниева, Станислава Говорухина и Наины Ельциной, Михаила Жванецкого и Марка Захарова, Александра Калягина и Сергея Лаврова и многих других. Голоса тех, у кого мы еще можем чему-то да научиться. Хотя бы дружбе, например. И надо бы успеть.
Эта стильно изданная книжка небольшая. И читается она на одном дыхании, правда, в конце оставляет все же какую-то грусть, несмотря на ироничный тон Ширвиндта, эдакого вальяжного кота, прохаживающегося в промежутках между "юбилеями и панихидами, между удачами и провалами, между болезнями и здоровьем, между днем и ночью, вообще между рождением и смертью".
Мы предлагаем познакомиться с некоторыми отрывками из книги. Улыбнетесь и поспешите в книжный магазин. На это расчет.
Лаконичен и категоричен.
Я его тоже поздравлял не раз. Помню день рождения, который отмечался в демонстрационном зале ГУМа. У меня столик был с Ирой Скобцевой и ее ребенком Федей Бондарчуком. Когда до меня дошла очередь шутить, я сказал, что такой замечательный человек, как Говорухин, устроил день рождения на Красной площади над Мавзолеем. Видимо, с прицелом 85-летие отмечать уже собственно в Мавзолее. После того как я отвякал, вошел президент. Славка произнес: "Жалко, что вы опоздали. Тут только что Ширвиндт смешно выступал". И президент сказал: "Я не входил, чтобы не мешать, слушал под дверью". На что я заметил: "Это первый и, боюсь, последний президент в моей жизни, который слушал меня под дверью".
Ни на высокой трибуне, ни рядом с президентом, ни на вручении очередной кинопремии я не видел растерянного Говорухина. К своей чести должен сказать, что растерянный Говорухин был в моей жизни, и растерял его я. Дело в том, что мы с ним трубочники. Когда Говорухин чем-нибудь занимается или что-то торчит у него во рту, то всегда возникает ощущение, что это все самое лучшее и ничего другого торчать не может. Но я как трубочник старше, чем Говорухин. Поэтому он вынужден ко мне относиться в этом плане с некоторым тревожным пиететом. Когда он только решил начать курить трубку, ему со всех концов мира стали возить фирменные дорогущие трубки.
И я, сидя с ним в застолье и видя какое-то очередное очаровательное произведение, говорил: "Что у тебя во рту? Славочка, как тебе не стыдно? При твоем таланте, твоей мощи и уникальности держать во рту эту жуть! Вынь сейчас же!" А так как трубки не продаются и не дарятся, а только меняются, я вынимал из своего рта посредственность, а из его - фирму, и мы расходились. Это проходило раза три-четыре, пока, наконец, он не начал подозревать неладное и не послал меня...
Трагедия нашего 70-летнего общения в том, что все эти годы Державин был моим молодым другом. Невыносимо. Мой молодой друг достиг 80-летия, а я перестал быть вечно старшим товарищем, и мы наконец превратились в ровесников.
Если вычленить из жизни нашего дуэта что-нибудь особенно нежное, то это рыбалка. Державин подсадил меня когда-то на этот наркотик. Он рыбак промысловый и наследственный.
Как-то на вечере пришла записка: "Если бы вы поймали золотую рыбку, вы съели бы ее?" Я ответил: "Отпустил бы с просьбой уговорить родственников лучше клевать".
Раньше мы брали палатку, садились в машины и перлись на Истринское водохранилище или в Рузу. Рыба тогда еще ловилась, и самогон покупался в проверенных местах.
Потом постепенно перестали ставить палатки. Не потому, что палаток не было, а потому, что, если поставишь, тебя ночью выкинут, вырежут, вые... - в общем, все на "вы".
Недавно одна журналистка попросила нас: "Расскажите о ваших увлечениях". "Мои увлечения все в прошлом", - говорю. "Я рыбалку имела в виду". - "Это к Михал Михалычу".
Рыбалка - это отвлечение от невозможности увлечения.
Он мог бы руководить театром. Театром сатиры - прежде всего. В последние годы он очень увлекся режиссурой. Нашим совместным режиссерским дебютом в Театре сатиры был спектакль "Маленькие комедии большого дома". А потом он поставил сам "Бешеные деньги", "Тени", "Феномены", прелестную пьесу Гриши Горина "Прощай, конферансье!". Андрюша был болезненно чистоплотным. Во время гастролей он постоянно стирал. И меня заставлял. Но потом перестирывал. Ему казалось, что я это делаю некачественно. А я действительно стираю не очень. В командировках, когда Лариса Голубкина звонила и спрашивала его, как дела, он говорил: "Ничего, но Шурка в ужасном состоянии. Стирает все хуже и хуже".
Он всю жизнь сгонял вес. Когда мы были на гастролях в Риге, его последних гастролях, он каждое утро играл в теннис. Неожиданно Никита Михалков, тоже знаменитый теннисист, привез из-за границы какой-то полуводолазный-полутренировочный скафандр, который надевался под трусы и майку. И в нем он играл в теннис. Этот страшный компресс давал возможность за пять сетов сбросить три-четыре килограмма. Никаких таких костюмов Андрюша не имел и приобрести не мог. И тогда были куплены четыре китайские рубашки - единственный продукт в стране, запечатанный в целлофановые пакеты. Рубашки были выброшены, и Ларочка с Таточкой - наши жены - всю ночь под прибой Балтийского моря кроили из целлофановых пакетов этот скафандр. Андрюша напялил его на себя и играл в теннис, шурша, как китайская рубашка. И действительно сбрасывал вес.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"