Судьба Геннадия Шпаликова - загадка и упрек нам. Успех и счастье, перемешанные в его судьбе быстро и круто ("Шпаликов, он был как-то особенно сияющ, солнце отражалось и в глазах, и в пуговицах", - скажет о герое Бэлла Ахмадулина) за какие-то полтора десятка лет начинают сходить на нет, упираться в обратное, прямо противоположное - административное равнодушие, отказы, неудачи, долги, одиночество, потерянность. И кончаются худшим, что может быть с человеком, - самоубийством.
Так откуда взялся в этом "человеке из ниоткуда", коих всегда много в нащупавших гуманность обществах с высокой вертикальной мобильностью, его дар? И почему он не стал его спасательным кругом?
Тонко перебирая слова и события в судьбе этого "красивого человека", режиссер найдет ответ на эти вопросы.
Ключ к тому, что на самом деле сделал Шпаликов в русской культуре, лучше всего дает выловленная Олесей Фокиной запись из его дневника. "Конечно, никаких тайн сейчас нет. Хотя в этой нетаинственности кроется тайна".
Тайна самого простого, обычного - дождя за окном, девушки, идущей без зонта, поливальной машины, белого платья - вот, как сказали бы сегодня, "ключевая компетенция" этого художника. Он жил в посттоталитарном времени, когда шла великая перефокусировка человеческого зрения - от обрызганных кровью каменных стен идеологии к гибкому и мягкому счастью обычной жизни. Может быть, он лучше всех взял и удержал этот новый "фокус зрения" в своих стихах и сценариях. "И мимо проезжает эта невозможно зеленая "Волга" - вот оно счастье и смысл. Все незнакомое. Ничего тебе не обещающее. Но не пугающее. И почему-то родное. Потому что все спаяно щедрой дружбой и человеческой солидарностью. Или верой в нее.
Таких лиц сегодня нет, скажет, рассматривая его фотографии, друживший с ним Юлий Файт. "Их нет, потому что между людьми отталкивание идет, - добавит знавший Шпаликова Юрий Норштейн. - Все себя считают сильными зарядами".
Во времена Шпаликова людей заряжала дружба и человеческая солидарность.
"Но в какой-то момент время разлюбило Шпаликова. Оно все больше и больше наливалось ртутью, железом", - скажет о происшедшем сценарист Павел Финн.
И в разлюбившем его времени Шпаликов погиб. Разлюбившим - хоть времени, хоть женщине - не предъявить претензий.
Разве что вот так, как это делает Олеся Фокина, режиссер документального кино с художественным языком, способный к тонкому сквозному переплетению тем и мотивов, настроений и событий. И переплетение это у нее всегда столь точно, что когда в старые кадры московских домов, церквей, фрагментов памятника Ленину, сплетения троллейбусных проводов вдруг попадает современная, до карнавальности иллюминированная Москва, ты и на нее смотришь с нежностью. Хотя бы потому, что скоро и ей отплывать в чью-то память. "Да, счастливое время было... Счастливых времен не бывает. Счастливыми бывают минуты... Одного счастливого лета может хватить на всю жизнь?" - эти слова, прозвучавшие в фильме на расстоянии 20-40 минут друг от друга, станут целой философией "счастливого времени" и его истрачивания.
Велика Россия, а позвонить некому, напишет Шпаликов в дневнике о разлюбившем его времени незадолго до смерти.
В самоубийстве, может быть, главное - не причина, а детонатор, спохватятся Юрий Норштейн и Юлий Файт. "Попадись ему в тот момент священник и скажи какое-то слово - совсем простое", - махнув рукой на правило недопустимости сослагательного наклонения, предположит Юрий Норштейн. "Или бандит, потребовавший от него денег, - добавит Юлий Файт. - И он остался бы жив".
Но жизнь в тот момент наглухо забыла, что она тоже великий сценарист.
Олеся Фокина, кинорежиссер:
- На даче я нашла том стихов, писем, драм и дневников Геннадия Шпаликова, составленный Юлием Файтом. Кто-то запихнул мне на книжную полку эту редкую, малым тиражом изданную книгу, над которой обычно трясутся все, у кого она есть. Как только я открыла ее, мне позвонили и предложили сделать фильм о Геннадии Шпаликове.