Художница Махачева: Я посмотрела на жесткий мужской мир другими глазами

Ворвавшись на сцену современного искусства с проектом "Быстрые и неистовые", в котором буквально одела в меха машину ночного стритрейсера в Махачкале, впечатлила провокационным соединением гламура и архаики и взрывной метафорой современного урбанистического мира. Ее работа "Канат" (2015), созданная с участием канатоходца в пяти поколениях Расула Абакарова, и впервые показанная на ярмарке Cosmoscow, стала хитом многих биеннале от Венеции до Екатеринбурга.

Ее alter ego Супер Таус, "простая женщина из горного аула", в платке и платье до пят, прошагала с памятником двум героическим музейным смотрительницам на спине по дорогам Махачкалы, Москвы и Парижа, добравшись до Центра Жоржа Помпиду. Этот перформанс апеллировал разом к традиционной патриархальной культуре и популярным комиксам о супергероях, ставя под вопрос привычные понятия о героическом в обеих культурах.

Нынешняя ее персональная выставка в Москве "Облако, зацепившееся за гору" (куратор Алексей Масляев) представила рядом с ее работами еще и ее собственные коллекции (от фотографий "кавказских типов" конца XIX века до огромных проржавевших вывесок советских времен, например, со здания ипподрома). История, большая и локальная, региона и отдельных людей, в ее работах становится "точкой захвата". Своего рода "скрытым изображением", проявленным в перформансах Таус Махачевой.

В основном проекте 57-й Венецианской биеннале было два ваших проекта. Но если "Канат" видели все, то о втором напоминала лишь одинокая табличке в саду около Арсенале. Так был перформанс или не был?

Таус Махачева: Это перформанс вне зоны видимости. Действие происходило в открытом море за пределами Венецианской лагуны каждый день в течение шести месяцев биеннале. Координаты были указаны. Там появлялись и исчезали два рыбака, держащиеся за перевернутую штормом лодку. Перформанс был задокументирован и сопровождался текстом, написанным художником Тимом Этчеллсом. Документацию и можно было посмотреть на сайте биеннале и youtube.

Зачем вам понадобилась "невидимый" перформанс, до которого и на лодке непросто добраться?

Таус Махачева: Это в городе любое такси можно отследить… А в рыбацкой деревне на Каспии, если лодка переворачивается во время шторма, рыбаки могут рассчитывать только на себя и на счастливый случай. В деревне Старый Терек мне рассказали историю о рыбаке, который девять дней провел у перевернутой лодки в открытом море. Его звали Шамиль Фикса. Он говорил, что те девять дней в открытом море, у лодки, он вообще не мог спать. Самое страшное для многих даже не гибель, а то, что родные будут ждать и надеяться на чудо, что муж или сын непременно вернется. Поэтому рыбаки привязывают себя к носу перевернутой лодки, чтобы тело могли найти.

Меня это поразило. Я думала, как люди выживают в ситуации, когда можно сойти с ума от отчаяния. О них даже читать тяжело. Невольно хочется отвернуться от этого ужаса. Внутренний жест "отворачивания" очень важен. Я постаралась его "зафиксировать". Поэтому работа вне зоны видимости зрителей. Только документация на сайте.

Это правда, что, обдумывая проект "Канат", вы сами учились ходить по канату?

Таус Махачева: Да, немного. Два раза прошлась, просто чтобы понять. Есть легкий вариант прохода, когда кто-то на земле держит балансировочный шест.

Важно было почувствовать степень опасности?

Таус Махачева: Нет, скорее ощутить искусство как способ сохранить равновесие во время движения над пропастью. Но, конечно, то, что сделал Расул Абакаров, канатаходец в пятом поколении, который перенес над пропастью 61 картину и по несколько раз - для съемок с разных точек, мало кто бы смог сделать.

Образ картин, которые спасает канатаходец, перемещая из одного хранилище в другое, - мощная метафора коллективной памяти и личного усилия, без которого она не существует.

Таус Махачева: Для меня, скорее, метафора ценности сокровищ музеев. И, разумеется, это история про страхи и сомнения, любого человека, работающего в искусстве.

Насколько трудно быть современной художницей в жестком маскулинном мире Кавказа?

Таус Махачева: В какой-то момент я перестала думать о его жесткости. Особенно, после того, как я прочитала работу Сандлера "Открывая заново маскулинность". Он исследовал, как меняется репрезентации мужественности в ХХ веке. В мужском мире существует такой же гигантский прессинг ожиданий, что и в женском. Очень много ожиданий - внутренних, внешних. Только другого регистра. Скажем, не сидеть дома, а, зарабатывать, обеспечивать, быть сильнее других… Быть успешным. В конце концов быть кем-то, кем ты не являешься. Не рожден просто. И тут появляется другая оптика. Ты смотришь на жесткий мужской мир совершенно другими глазами.

Да, конечно, я могу встречаться с непониманием. Но это нормально! Ты и в женском мире встречаешься с каким-то непониманием. Это связано не с принадлежностью к женскому или мужскому пространству, а с открытостью или закрытостью людей. Готовностью пытаться почувствовать и понять что-то новое.

Но все-таки гендерная тема была важна в вашей работе, посвященной двум музейным смотрительницам, не испугавшимся грабителя. Как вы нашли эту историю?

Таус Махачева: Мне посчастливилось успеть пообщаться с одной из этих женщин - Хамисат, вторая, Мария, к тому времени скончалась. Но подчеркну - речь не только памятнике женскому или невидимому труду. Это еще и оммаж музейным работникам. Для меня очень важны имена этих женщин - Марии Коркмасовой и Хамисат Абдулаевой. Это конкретные люди и конкретный подвиг, о котором не упоминалось ни в одной газете. Вор вырезал сапожным ножом полотно Родченко, свернул его и уходит, а смотрительницы догоняют его и останавливают, отбирают работу. Что особенного на фоне горячих новостей 1990-х? А теперь на такие вещи хочется обращать внимание и менять собственную оптику.

На выставке в Фонде V-A-C "Пространство сила конструкция" вы показали перформанс, где угощали морковкой, съедобными талонами на хлеб и простой водой. Не думаете, что тема голода слишком болезненна, чтобы обыгрываться в перформансе на светском вернисаже?

Таус Махачева: Для меня это было ключевой проблемой - как можно говорить о трагедиях простых людей на выставке прекрасных работ ХХ века? Как можно привнести знание о реальности тех лет?

Но можно ли преодолеть границы понимания? Каждый живет в своем мире, у всех очень разный культурный и исторический опыт. Как его можно передавать?

Таус Махачева: Через образ. Образ путешествует, он легко транслируется. Я поэтому и занимаюсь искусством, а не пишу, к примеру. Человек не просто узнавал рецепты хлеба из сухих листьев и соломы, а пробовал его на вкус, как и съедобные талоны. Даже если потеряется одна или другая историческая отсылка в перформансе "Перевари это!", не страшно. Апелляция к опыту и памяти тела так же важна.

Вы использовали архивный материал?

Таус Махачева: Отчасти. Некоторые истории мне рассказывали. Мне повезло встретиться с 88-летним жителем аула Инхо Магомедом Пирамагомедовым, который в 1930-1940-е был в ссылке в Центральной Азии. Он рассказал, как их надзиратель научил их готовить суп из черепах. Тот был из местных, с русской фамилией. Из-за голода в пустыне многие ели змей, а у мусульман - запрет, они не могут есть змей. И он убедил их, ссыльных дагестанцев, что черепахи ходят, у них четыре ноги, значит их можно есть, и научил их готовить. Фактически спас. Меня поразило, что в пустыне граница между ссыльным и охранником оказалась менее важна, чем человеческая общность.

А потом - интервью как интервью, я спросила 88-летнего человека, чем их там поили, был ли компот или соки… Он на меня посмотрел и говорит: "Какой компот, дочка, мы мечтали воды напиться". И все сложилось - история, обычная вода, ее необходимость и роскошь…

*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"