В драме Седрика Кана "Молитва" 22-летнего Томаса, наркомана и пьянчугу, помещают в коммуну таких же бедолаг, которые живут, удалившись от мира в горы, и молятся, чтобы очистить тело и душу. Теперь ему запрещено все: от курева и спиртного до девушек, можно только молиться и работать. Седрик Кан, по его признанию, не наркоман и не верующий, рассматривает злоключения героя со стороны - подробно и уважительно. Выбирает захватывающие дух пейзажи заснеженных Изер, где врачует сама природа. Члены коммуны с пониманием относятся к наркотической ломке новичка, поданной как сеанс экзорцизма. Они истово трудятся на нивах неясного предназначения, рубят чего-то деревянного и поют религиозные гимны. Иногда разыгрывают мистерии - здесь режиссер позволяет себе толику добродушного юмора.
И парень, которого в первом кадре мы встречаем с фингалом под глазом, вскоре становится кротким и умиротворенным. Он признается в братской любви к товарищам по коммуне и готов отказаться от мирских соблазнов, забыв о девушках и посвятив себя богу. Последним толчком для такого решения стала одна из самых удивительных сцен фильма. Томаса каким-то ветром занесло на крутые отроги гор, и под завывание вьюги, спускаясь по буеракам, он повреждает ногу. Но Всевышний не даст пропасть заблудшему сыну: одна молитва перед сном на морозе - и проснувшийся утром Томас обнаруживает, что нога исцелилась. Я не верил своим глазам, но здесь над берлинским экраном отчетливо вознеслась тень "Праздника святого Йоргена" - только с совершенно серьезным видом. Есть и мотив любви. Избранница Томаса кротка и ангелоподобна, и парень раздирается между плотским желанием и священным долгом. Чем все закончится - увидят будущие зрители, а мне остается выразить изумление тем, что типичное учебное кинопособие для воскресных школ оказалось в конкурсе художественных фильмов одного из престижных фестивалей Европы.
Когда смотришь подряд картины такого уровня, впору заподозрить, что фестиваль собирается круто поменять иерархию наград и вручить "Золотого медведя" худшему фильму года. К счастью, вовремя появилась первая работа, о которой можно говорить всерьез. Это фильм Гаса Ван Сента "Не волнуйся, пешком он далеко не уйдет"!" - не шедевр, но в нем уверенная режиссура, умело выстроенная драматургия, рельефно выписанные характеры, живые и остроумные диалоги, а работа Хоакина Феникса в главной роли - первая мужская роль, способная претендовать на премию. Фильм снят по мемуарам Джона Каллахана, который в 21 год по пьянке попал в автокатастрофу и остался прикованным к инвалидной коляске - ноги и руки были частично парализованы. С помощью любимой девушки и друзей он смог реализовать свой талант художника-карикатуриста - рисовал, зажав карандаш обеими руками. Его рисунки стали публиковаться и вызвали скандал неполиткорректностью. Снять фильм по его книге Ван Сента уговаривал еще Робин Уильямс, надеясь сыграть главную роль. Но дело затянулось на десятилетия. В фильме, который теперь вышел, чувствуется то абсолютное единение мастера с материалом, какое достигается, как в хорошо настоянном вине, только долгой выдержкой.
Ван Сент следует за событиями реальной жизни, но умело их перетасовывает, часто прибегает к флешбекам и отказывается от всего, что могло загромоздить картину и отвлечь от главного. Задача - создать сильный, взрывной характер неисправимого ирониста и жизнелюба, начавшего пить с 12 лет и сумевшего одолеть свое пристрастие к алкоголю. Раскрытию характера помогают коллективные сеансы психотерапии - лейтмотив картины. Это так называемая программа "12 шагов": серия групповых бесед, помогающих пациентам проанализировать причины своей зависимости и осознать пути исцеления. В фильме эти сеансы занимают важное место, а их ведущий Донни (харизматичный Джона Хилл) становится другом и наставником героя. Женщины любвеобильного Каллахана объединены в фигуре Анну (Руни Мара) - шведки-врача, которая выхаживает больного и влюбляется в него. Вообще определенная интимность общения с героем придает фильму доверительность, проникновенность и лиризм.
В финальных эпизодах герой наносит прощальный визит всем, кто был ему дорог. Здесь сосредоточены пара исповедальных монологов и сцен, прекрасно написанных и исполненных, но, пожалуй, слишком слезливых, сбивающих в целом мужественную интонацию картины.