Михаил Пиотровский: Слово "Питер" неинтеллигентное, я не переношу его
Эту эволюцию особенно впечатляюще воплотил собой автор крамольных "Несвоевременных мыслей", вскоре перековавшийся в зачинателя ленинианы и отца крылатой фразы "если враг не сдается, его уничтожают". Такую же эволюцию, только в обратную сторону, проделал советский интеллигент - от страстного требования "убрать Ленина с денег" до сжигания партбилета в прямом эфире. Сегодня этот вечно мятущийся персонаж выражает "неоднозначное отношение" к репрессиям и величает Сталина "эффективным менеджером".
Мы действительно потеряли интеллигенцию? Обсудим тему с директором Государственного Эрмитажа Михаилом Пиотровским.
Определяющим признаком интеллигента является профессия
Слова "интеллигент" и "интеллигенция" вошли в ряд европейских языков исключительно как русские. Во всем мире для обозначения людей с высоко развитым интеллектом и аналитическим мышлением оперируют понятием "интеллектуалы". Может, и нам стоит придерживаться мировых стандартов и не нагружать это понятие дополнительными смысловыми опциями?
Михаил Пиотровский: Я думаю, что понятие "интеллигенция" в значительной степени выдумано. Недаром же его нет нигде в мире. Хотя в какие-то моменты истории интеллигенция в России существует. Она существует тогда, когда есть высокое почтение к таким профессиям, как учитель, врач, преподаватель университета, ученый, журналист… Но меняется время, и эти профессии теряют уважение общества, а их представители - самоуважение. Вообще слово "интеллигенция" я не очень употребляю. Так же как слово "патриотизм".
А что же такое "петербургская интеллигенция"? В ее-то реальное существование вы, коренной петербуржец и почетный гражданин Петербурга, верите или нет?
Михаил Пиотровский: Верю. Потому что действительно существуют и "петербургский" склад характера, и "петербургская" манера поведения, и "петербургская" вежливость. И это не лакейская вежливость, а вежливость, за которой некая сила, уверенность в себе. Это готовность слышать другие мнения. Это такая мягкость, за которой угадывается внутренний стержень. Мне кажется, что в результате революции и переезда столицы в Москву Петербург стал хранителем лучших традиций царской России, а не только традиций русской интеллигенции. Его образу стала присуща некая мягкость. Дореволюционный Петербург был жесткий, мерзкий, бюрократический. Это все ушло. И остался Петербург Серебряного века, Петербург времен Петербургского университета.
Тому Петербургу, о котором вы сейчас говорите и который у вас связывается с понятием "интеллигентность", решительно не идет слово "Питер". Вы как к нему относитесь?
Михаил Пиотровский: Я не переношу это слово. Потому что оно неинтеллигентное. Оно всегда употреблялось как простонародное. Потом стало употребляться как литературное. Потом опять вернуло себе простонародный оттенок. А теперь даже приличные люди говорят "Питер".
Считается, что слово "интеллигенция" в социальном его значении первым употребил Петр Бобырыкин. Он определял интеллигенцию как лиц "высокой умственной и этической культуры", а не как "работников умственного труда". По его мнению, интеллигенция в России - это чисто русский морально-этический феномен. К интеллигенции в этом понимании относятся люди разных профессиональных групп, принадлежащие к разным политическим движениям, но имеющие общую духовно-нравственную основу. Вы согласны с такой трактовкой этого понятия?
Михаил Пиотровский: Мне все-таки представляется, что определяющим признаком интеллигента является профессия. А наличие совести у врача или, скажем, ученого - это само собой.
Интеллигенция в конечном итоге перехитрила советскую власть
Символом уничтожения русской интеллигенции стал "философский пароход". Судьба тех, кто был выслан или сам уехал из страны, и тех, кто остался, трагична, хотя и по-разному. Из дневника Всеволода Иванова, ставшего "правильным" писателем: "Писал переломанными руками, соображал истоптанным мозгом". Но, если позволительно такое сравнение, кому, на ваш взгляд, больше "повезло" - тем, кто уехал, или тем, кто остался?
Михаил Пиотровский: Я думаю, по-своему повезло и тем и другим. Первые обманули судьбу, вторые - власть. Эмигранты первой волны, оказавшись в Европе, сохранили память о России, о русских, проявили себя патриотами в годы Второй мировой войны. Они сохранили русскую культуру, русскую литературу, русский язык. Причем сохранили сознательно. Эмиграция обострила в них желание быть хранителями русского культурного наследия. Но и те, кто остались в советской России, тоже, хотя и бессознательно, хранили традиции русской культуры, когда, пользуясь для обмана цензуры эзоповым языком или иными ухищрениями, создавали прекрасные произведения. Потом цензуру отменили, но достижений духовной культуры, вопреки ожиданиям, не прибавилось. Появилась даже теория, что шедевры создаются только в обстановке притеснения. На самом же деле многие мастера умели наряду с госзаказом, а иногда даже в рамках его, писать талантливые романы, снимать превосходные фильмы.
Вы согласны, что приспособленчество было свойственно советской интеллигенции как никакому другому социальному слою и что в этом ей не было равных?
Михаил Пиотровский: Не согласен. Просто в советское время между властью и интеллигенцией шла такая игра: кто кого перехитрит. Приспосабливались все. Потому что всем нужно жить. Но можно жить на сто процентов так, как от тебя требуют, и на большее не претендовать. А можно жить и писать книги. Или жить и учить студентов. Или просто высказываться не всегда прямо, но так, чтобы доходило до тех, кто понимает. Да, есть власть. От нее надо получить возможность существования. Иногда - хорошего существования. Но при этом есть и кое-что поважнее. Можно жить в ладу с властью, но при этом честно делать свое дело. У одних это получалось, у других - нет. Есть множество интеллигентных профессий. Ты можешь быть учителем, инженером, врачом… Это служба, и тебе за нее платят. А дальше уже от тебя самого зависит, сумеешь ли ты реализовать себя. По-моему, в России интеллигенция в конечном итоге перехитрила советскую власть.
Интеллигент - это определенный тип воспитания
В своем знаменитом эссе "Образованщина" Солженицын язвительно критиковал советскую интеллигенцию, сравнивая ее с дореволюционной, причем в пользу последней. С тех пор слово "образованщина" обозначает не что иное, как только видимость образования, видимость культуры, попросту говоря - ложную интеллигентность. А для вас в чем различие между интеллигентностью и "образованщиной"?
Михаил Пиотровский: Я думаю, Солженицын распространял термин "образованщина" лишь на определенную часть советской интеллигенции, которую власть - подчас не без оснований - называла "гнилой интеллигенцией". Солженицын ощущал свою полную непричастность к этой интеллигенции. Конечно, интеллигент - это человек образованный. Но иметь высшее образование и быть действительно образованным, культурным человеком - это не одно и то же. Солженицын это понимал, потому и ополчился на "образованщину".
Интеллигент - это определенный тип мышления? Определенный тип чувствования?
Михаил Пиотровский: Я думаю, это все-таки определенный тип воспитания. Для интеллигента существует свод правил и приличий. Начиная с речи. О чем можно говорить громко, а о чем вполголоса. Что можно сказать человеку в лицо, а что нельзя. Или, например, что считать доносом. Публичная критика - это донос или нет? Журналистское расследование - это донос или нет? Если ты нарушаешь некие негласные установления, ты тем самым предаешь свое воспитание и образование. Интеллигент обязан соответствовать тому, что в него заложили родители, школа, университет. У него должна быть система внутренних тормозов.
Интеллигенция - это исключительно русский феномен?
Михаил Пиотровский: Похоже, что да. Хотя, может, нам просто всегда кажется, что у нас "особенная стать", что мы во всем единственны и неповторимы.
Можно ли сказать, что отличительная особенность интеллигенции - независимость от партийных, идеологических, религиозных установок?
Михаил Пиотровский: Я думаю, что да, хотя с неким ограничением, конечно. То есть ты можешь зависеть от своей религии, если ты верующий, но при этом оставаться интеллигентом, этого никто у тебя не отнимет.
Почему народ не любит интеллигенцию?
Михаил Пиотровский: Народ вообще много чего не любит. Например, терпеть не может современное искусство. Оно слишком сложно для него. Я думаю, что с интеллигенцией то же самое. Она слишком сложные для всеобщего понимания вещи говорит. Но в тех случаях, когда народ понимает сложное, он относится к интеллигенции хорошо.
"Властители дум" сегодня не нужны
По данным фонда "Общественное мнение", российские граждане отмечают сокращение числа тех, кого раньше, не экономя на пафосе, называли "властителями дум". Моральные авторитеты уходят со сцены? Общество их не востребует?
Михаил Пиотровский: Сегодня странно было бы назвать кого-то "властителем дум". Вот Лев Толстой - да, он был, безусловно, "властителем дум". При этом то, чему он учил, большинством не разделялось.
Современное российское общество пребывает в брожении, универсальных, разделяемых всеми идей, объединяющих ценностей большой дефицит. Может, поэтому и нет общепризнанных авторитетов?
Михаил Пиотровский: И слава богу, что их нет. Не нужны они. Сегодня опасность распространения тоталитарного мышления гораздо выше, чем была в XIX веке.
Сохранять себя ради сохранения культурной традиции - в этом высокий смысл интеллигентского конформизма
Почему интеллигент, как его понимают в России, - это обязательно гражданская позиция, причем публично выражаемая? Кто не имеет гражданской позиции или не заявляет о ней, тот вроде и не интеллигент вовсе.
Михаил Пиотровский: Я думаю, это идет из XIX века, причем "довеховского" периода. Гражданская позиция интеллигента тогда заключалась в том, что обязательно надо быть против царя, против правительства.
Сегодня - наоборот. Именно конформизм чаще всего ставят в упрек большинству представителей этого социального слоя.
Михаил Пиотровский: Я думаю, упрек несправедлив. Люди живут в определенном обществе и должны принимать его условия. Если ты ненавидишь мир, уходи в монахи. Если ненавидишь политический строй, начинай с ним бороться, но имей в виду, что на этом пути тебя ждет тюрьма. И это и другое - крайности. А то, что в промежутке, и есть конформизм. Ты должен приспосабливаться и жить. Как бы там ни было, ученый все равно занимается наукой, врач лечит людей, композитор пишет музыку. Культурная традиция должна сохраняться. А для того, чтобы ее сохранить, нужно существовать, иметь кусок хлеба. И в определенный период - чтобы не расстреляли. Сохранять себя ради сохранения культурной традиции - в этом высокий смысл интеллигентского конформизма.
Это вечная тема - интеллигенция и власть. Принято считать, что место интеллигенции в оппозиции, что походы интеллигенции во власть добром не кончаются, причем для обеих сторон.
Михаил Пиотровский: На самом деле власть заинтересована в том, чтобы интеллигенция была немножко в оппозиции. Власть нуждается в оппозиции, но - в интеллигентной. Потому что неинтеллигентная оппозиция - это несанкционированные митинги, уличные беспорядки... Интеллигенция старается добиться от власти своего, власть от интеллигенции - своего. Должна же быть какая-то борьба. Вот она и происходит. Но это не вражда. Это необходимое сопротивление материала. Постоянное перетягивание каната.
Лично вам на посту директора главного государственного музея трудно дается компромисс между должностью и, скажем так, вашими внутренними побуждениями?
Михаил Пиотровский: Нет, не сказал бы, что особенно трудно.
Многие догадываются, что вы думаете о некоторых событиях и явлениях нашей жизни, но по понятным причинам не можете сказать.
Михаил Пиотровский: Я не всегда говорю то, что хотел бы сказать, но никогда не говорю то, чего говорить не хочется.
Последнее время вам часто приходится отбивать атаки определенного сорта. Так было с выставкой Фабра, так было с защитой Исаакиевского собора… Это трудно дается?
Михаил Пиотровский: Это дается нелегко, но это те случаи, когда между моей должностью и моим нравственным долгом не может быть никаких компромиссов. Правда, какие-то вещи следует говорить предельно аккуратно.
Ничего себе - аккуратно: "Только идиоты могут считать, что выставка (Фабра. - В.В.) оскорбляет крест... Что искусство, а что нет, определяет только музей, а не уличная публика". Ваши слова?
Михаил Пиотровский: Мои. Не смог отказать себе в праве назвать идиотов идиотами. Хотя, наверное, это не вполне интеллигентно.
Вам приходилось говорить "нет", когда вас просили подписать какое-то письмо в поддержку власти или принять участие в травле кого-нибудь?
Михаил Пиотровский: У меня таких ситуаций почти что не было. Начать с того,что я вообще не подписываю коллективных писем. Никаких. Я могу выступать только лично от себя, что и сделал, например, когда написал телеграмму в поддержку Кирилла Серебренникова. Но не по бумаге, которую предлагали мне адвокаты. Я написал отдельное письмо судье. Не думаю, что оно подействовало, тем не менее обошлось домашним арестом. Время от времени я такие письма пишу. Для этого нужно иметь глубокое собственное убеждение, что а) я имею право выразить это мнение; б) от этого будет какая-то польза, а не просто я буду красиво выглядеть.
И все-таки... Мы теряем интеллигенцию?
Михаил Пиотровский: Мы теряем интеллигентность и должны постараться ее сохранить.
А интеллигенцию?
Михаил Пиотровский: Я думаю, что ее давно уже нет. Интеллигентность же кое-где еще остается. И прежде всего в Петербурге.
Михаил Пиотровский - директор Государственного Эрмитажа. Родился в 1944 году в Ереване. После окончания школы в 1961 году поступил на отделение арабской филологии восточного факультета Ленинградского университета, которое окончил с отличием в 1967 году, прошел годичную (1965-1966) стажировку в Каирском университете. В 1967-1991 гг. - сотрудник Ленинградского отделения Института востоковедения АН СССР, где окончил аспирантуру и прошел все должности от лаборанта до ведущего научного сотрудника. В 1973-1976 гг. - переводчик, а также преподаватель йеменской истории в Высшей школе общественных наук в Народной Демократической Республике Йемен. С 1992 года - директор Государственного Эрмитажа. Академик РАН. Президент Союза музеев России. Лауреат Государственной премии РФ (2017) и премии президента РФ (2003). Сын выдающегося археолога, многолетнего директора Эрмитажа, академика Бориса Пиотровского.