Автором идеи представления выступил Фонд Елены Образцовой, великой певицы, с которой Дзеффирелли много работал. Фильм-опера "Сельская честь" вошел в сокровищницу мирового искусства. За воплощение замысла отвечает итальянский режиссер Марко Гандини, долго трудившийся в команде Франко Дзеффирелли. Сам мастер, чей вклад в искусство отмечен множеством наград, в том числе "Оскаром" за фильм "Ромео и Джульетта", с благодарностью откликнулся на идею такого вечера. Но, к сожалению, оказаться в Москве самому у него не получится; в последний раз он приезжал в Москву на презентацию русского издания своей автобиографии, тогда и состоялся наш разговор. Вот его некоторые фрагменты, подобранные специально для "РГ".
Вы ощущаете, что живете в эпоху, которую сами создали?
Франко Дзеффирелли: Мне приятно так думать, но все-таки я не решусь на подобную мысль, сформулированную вслух. Я ограничился бы фразой, что в эту эпоху жил также и Дзеффирелли. Но последнее время меня не покидает ощущение, что мой век "флорентийского певца" завершен. Я уже достиг того возрастного рубежа, когда жить очень сложно.
А что значит для вас быть флорентинцем?
Франко Дзеффирелли: Если ты родился во Флоренции, то с детства привыкаешь к окружающим тебя красотам и просто перестаешь их замечать. Я для себя открыл множество городов мира, а Флоренцию мне показали мои друзья-иностранцы. И это естественно, так как, чтобы сделать открытие, нужно вырваться из повседневности.
Вы дважды избирались в итальянский парламент. Что вы искали в политике?
Франко Дзеффирелли: Создавая произведение искусства, художник не имеет права ориентироваться на какие-либо политические взгляды. Но в 1994 году рухнула вся демократическая система в Италии. Коммунистам удалось победить, уничтожив все демократические партии, которые присутствовали в парламенте. В тот момент Сильвио Берлускони собрал своих друзей и задался вопросом: "Неужели мы позволим Италии рухнуть в пропасть?" И тогда мы все пошли на выборы. Я победил с огромным преимуществом, набрав шестьдесят шесть процентов голосов. При том, что в Италии меня недолюбливают, потому что я занимаю очень либеральную позицию. Я демократ.
Что вы отвечаете тем критикам, которые считают, что у вас трудный характер?
Франко Дзеффирелли: Я ничего им не отвечаю. Я просто не задумываюсь об этом. Мой характер - это часть меня. Я же не думаю над тем, как я живу со своей рукой или ногой? Во всех своих поступках я всегда руководствуюсь только своими эмоциями. Ни деньги, ни иные соображения не могут повлиять на мое решение. Если выяснится, что решение оказалось ошибочным, я извинюсь, но и в следующий раз поступлю, как подскажут мне чувства.
Но сегодня мир становится все более рассудочным…
Франко Дзеффирелли: На мой взгляд, это очень трагическая ситуация. Люди очень много думают, но при этом не понимают, что чувства самая важная вещь в жизни. Раньше, когда люди чаще прислушивались к своему сердцу, они создавали подлинные шедевры. Сейчас, когда люди стремятся делать ставку лишь на свой ум, человечество сосредоточено лишь на компьютерах и мобильных телефонах. Конечно, это нужные изобретения, но для того, чтобы сказать что-то вечное, сделать то, что останется в людских сердцах, этого недостаточно.
Что вам ближе - театр или кино?
Франко Дзеффирелли: Я никогда не делал подобного выбора. За всю жизнь у меня было только две жены - кино и опера. Когда одна начинала надоедать, я уходил к другой.
В чем суть и авторский замысел вашего режиссерского метода в опере, где режиссер часто противостоит дирижеру?
Франко Дзеффирелли: В моей жизни, к счастью, очень редко возникали подобные ситуации. Потому что, когда слышу музыку, я подчиняюсь ей инстинктивно. Музыка - это чудо, это вечность. Опера - прекраснейшее из искусств. И суть моего метода одна - это любовь. И певцов, которые должны извлекать из своей плоти порой запредельные ноты, я всегда очень любил и жалел. В момент творчества человек хочет добиться наилучшего результата, и от невероятного стресса он может кричать и скандалить. А через пару минут, когда все сценические испытания позади, в нем просыпается ангельский характер. Я никогда не уставал восхищаться оперными певцами, хотя часто работа с ними требовала от меня дьявольского терпения.
Как так сложилось, что в своих легендарных фильмах вы снимали многих выдающихся примадонн - Терезу Стратас в "Травиате", Катю Риччарелли в "Отелло", Елену Образцову в "Сельской чести"... А свою любимую Марию Каллас не снимали никогда?
Франко Дзеффирелли: Да, в этом смысле я остался в долгу перед Каллас. Был момент, когда я хотел сделать фильм "Тоска" с Караяном и Каллас, хотя, на мой взгляд, Мария была недостаточно фотогенична для кино. К тому же Онассис загубил мой замысел. Он старался всеми способами разделаться со мной. Он делал все, чтобы разрушить наши отношения, так как безумно ревновал Марию к миру оперы. Какому настоящему мужчине захочется быть "мистером Каллас"? Но я был благословлен судьбой на сотрудничество с Марией Каллас в театре. Замысел моего последнего фильма "Каллас навсегда" возник у меня еще 20 лет назад. И я очень благодарен Фанни Ардан, которая захотела и смогла думать и чувствовать, как Мария. Каллас - это гениальное воплощение идеала. Но когда тонкий инструмент - голос, при помощи которого она общалась с миром, в силу естественных причин ее покинул, она не смогла с этим смириться. Она всегда хотела быть совершенством, это ее и погубило.
Русское издание вашей "Автобиографии" значительно отличается от тех, что переведены на другие языки?
Франко Дзеффирелли: Книга абсолютно идентична итальянскому изданию, но они оба отличаются от первого издания 1986 года, когда я написал первый вариант своей "Автобиографии", который был переведен на 12 языков, но только не на русский и не на итальянский. Мои итальянские издатели тогда сказали: подожди, рано тебе еще писать мемуары, ты можешь и должен еще сделать очень многое. И это оказалось правдой. Последние годы, что здоровье позволяло мне трудиться, были полны напряженной работы, это были годы подлинной творческой зрелости.
Вам никогда не предлагали что-нибудь поставить в России?
Франко Дзеффирелли: Планов было много, но ничего так и не было реализовано. Владимир Васильев предлагал мне работать в Большом театре. А Валерий Гергиев хотел, чтобы я перенес на сцену Мариинского театра свою постановку "Аиды", сделанную для "Ла Скала" в 1963 году. Но это было невозможно технически, да и возвращаться к своим старым работам мне совсем не хотелось. Мне очень жаль, но это уже факт - в России я так ничего не сделал.