Приз "Дубль дв@" за вклад в киноискусство вручат Марку Захарову
Но фильмы эти относятся к любимейшим. А по крайней мере один - входит в тройку рекордсменов зрительских рейтингов: "Ирония судьбы…" Рязанова, "Семнадцать мгновений весны" Лиозновой и "Обыкновенное чудо" Захарова. Не слишком отстают от них "Тот самый Мюнхгаузен", "Двенадцать стульев", "Формула любви", "Дом, который построил Свифт", "Убить Дракона". Но для кинокритики это все - с чужой делянки. Это телефильмы. Кинокритик о ТВ не пишет, телекритик занят теледрязгами, а не анализом фильмов. И только зрители заметят, что получили непривычно щедрую дозу тепла и наслаждения.
КиноТеатр
Марк Захаров в кино создал свой жанр. Приведу в параллель только три имени. Федерико Феллини экспериментировал на стыке кино и театра в фильмах "…И корабль плывет" и "Казанова". Натягивал полиэтилен вместо моря, выстраивал картонную Венецию и лейтмотивом выводил цирковой оркестр с клоунами. Ролан Быков в "Автомобиле, скрипке и собаке Кляксе" и "Айболите-88" понимал жизнь как театр и театр как жизнь, стерев между ними грань. И Боб Фосс. С ним у Захарова родство другого рода: оба доказали, что мюзикл может быть глубоким и философским.
Есть также предшественник Захарова в кино - Григорий Александров, первопроходец нашего киномюзикла. Как и он, Марк Захаров открыл секрет непреходящей народной любви. И тоже привержен жанру сказки, мечты. Сна, который может быть и счастливым, и кошмарным. Сон выбирает в реальности ее сущность. Сон - это Кафка, Оруэлл, Евгений Шварц. Сны предостерегают. Сны Захарова в кино богато декорированные, пышные, их смех набряк слезами. Во сне нет бытовой логики, там мысль свободна. Но Захаров не мог бы сделать "Веселых ребят" с их прелестной вздрюченностью. Он - оптимист грустный, хорошо обученный историей родной страны.
Когда-то Марк Захаров подумывал о кино всерьез. Писал сценарий для фильма "Земля Санникова", был соавтором "Звезды пленительного счастья". И написал лучшее, что есть в "Белом солнце пустыни", - письма красноармейца Сухова. Рассыпав там фразы, ставшие афоризмами: "Иной раз такая тоска к сердцу подступит, клешнями за горло берет". Но - "зазря убиваться не советую - напрасное это занятие". Между этими полюсами (тоска с клешнями - но зазря не убиваться!) и расположились кино и театр Захарова. Его теа-кино. Он вернул КиноТеатру его первозданный смысл.
Снимал для ТВ свои спектакли. Из любимейших вещей того времени - "Проснись и пой", где все просочилось светом и музыкой. И его первый кинотелефильм выдержан в духе бытовой музкомедии - "Стоянка поезда две минуты". Он сам написал сценарий, сам поставил, и пригласил композитора Геннадия Гладкова, с которого начал формирование своей кинематографической труппы. Позже к ней примкнул драматург Григорий Горин. У него с Захаровым общее ощущение мира.
В фильме "Двенадцать стульев" Захаров собрал созвездие актеров и вплотную подошел к жанру мюзикла. Одному из сложнейших: надо найти баланс между безусловностью кино и условностью музыки. Даже юмор таился в музыкальном существовании героев; жест, которым Андрей Миронов в знойном танго ронял партнершу в неизвестность, стал ноу-хау Захарова.
Проснись и пой
Театр рассчитан на сотворчество зрителей. В кино можно спать, пощипывая попкорн, в театре надо работать головой. Захаров этим процессом заражает актеров и зрителей. Он возвращает кино к традициям развитой условности. В принципе он мог бы заняться тем, что у нас считают артхаусом. Снимать бесконечный проход героев по улиц - мол, зритель пусть смотрит и делает выводы, а я ему покажу, как полчаса в кадре ничего не происходит, и не скажу, зачем. Пусть думает. А о чем?
Захаров успел вспрыгнуть на подножку последнего вагона поезда, уходящего в болото современного кино - более тусклого, менее пластичного и не расположенного размышлять. Называется - "экзистенциальные драмы", они идут при пустых залах. В творчестве Захарова иные соотношения искусства и жизни - более развитые, динамичные и гибкие. Театр для него равен жизни, а герои, заколотые картонным кинжалом, истекают настоящей кровью. Театр - зона свободной мысли, торжествующего благородства и посрамленного зла. Даже если это зло, как в "Убить Дракона", оказывается вечным. Даже если зрители оказываются оглохшей толпой. "Дом, который построил Свифт" мог бы разлететься на крылатые фразы, если бы фильм показывали чаще. Но не показывают: "Свифт нанял актеров, но губернатор оказался хитрее - он нанял зрителей". Кино Захарова оказалось провидческим.
Его фильмы умны, иногда даже перегружены метафорами и аллюзиями - как это случилось с "Домом, который построил Свифт". Вот новелла про лилипутов (Николай Караченцов и Александр Збруев): двое беженцев из бедствующей России привезли в Англию свои комплексы, раздоры и тоску. Восхищаются - а вписаться не могут. Другой образ - охранник, который из поколения в поколение сторожит тюрьму. Меняются власти, порядки и системы - а он охраняет тюрьму. На таких образах-сюжетах во Франции строили целые фильмы - а у Захарова это только эпизод. Такое же богатство обрушивает на нас "Тот самый Мюнхгаузен".
Наибольшей любовью пользуется "Обыкновенное чудо". Здесь прелестно все - от Принцессы с упрямым наморщенным лобиком (Евгения Симонова) до тирана-Короля, который понимает свою шкодливость, но считает неизбежным злом, которому все обязаны умиляться (Евгений Леонов). Здесь хорош Александр Абдулов - персонаж из сказки, мираж, который может растаять, за него всегда страшно. Андрей Миронов в роли Министра-администратора изображает дистиллированный цинизм. Но главное обаяние придает герой Олега Янковского - Сказочник. Он представляет авторское начало, Демиурга, вызвавшего к жизни весь этот мир. Экспериментирует с судьбами, учиняет героям испытания и смотрит, что выйдет. А когда герои начинают вести себя независимо, Волшебник испытывает восторг перед силой человеческого духа, а зритель переживает катарсис, который есть признак высокого целительного искусства.
Дракон навеки?
С приходом Григория Горина кино Захарова стало более горьким, в нем появились острота парадокса, интеллектуальная загадка и многослойность, которая делает сложное увлекательным для любого зрителя - каждый снимал те слои смыслов, что ему по силам. Их Свифт, их Мюнхгаузен горько смеялись над нравами, но не надеялись их исправить. Играл тот же Олег Янковский, сохраняя функцию скептика и демиурга. Он сотворял мир, а люди немедленно отбивались от рук, поддавались соблазнам и порокам. Еще в конце 70-х Горин с Захаровым предвидели, что произойдет с людьми, когда с них снимут клеймо "советских" и отпустят на волю, и дурость каждого станет видна.
Самый мрачный фильм - "Убить дракона" по пьесе Шварца. "Дракон" давно преследовал режиссера - он его ставил еще в театре МГУ. В разгар перестройки стало можно поставить его в кино, и Захаров сделал фильм потрясающий, не оцененный критиками. Он почти отказался от музыки, но фильм воспринимается как трагическая оратория. Янковский здесь в роли Дракона, который не исчадие ада, а тот же земной волшебник и демиург, только разуверившийся в людях. Он почти страдает, видя, как легко люди унижаются перед властью, теряют лицо, добровольно становятся слепцами. Это Хозяин, который пришел к выводу, что люди не доросли до свободы и не умеют ею пользоваться.
Вывод был пророческим, поэтому так пессимистичен финал. Дракон повержен, но драконы, которых он ввинтил в людей, живы. Люди остаются рабами, свобода их пугает.
…Марк Захаров поставил всего семь фильмов. Почему не было продолжения? Слишком разошлись векторы. Кино погружалось в болото бытоподобия, критики бдительно сравнивали экран с реальностью и отстреливали все, что на нее не похоже. Кино отказалось от музыкальной комедии, от условности, от "живого урока", о котором писал классик, и вплотную приблизилось к отказу от интерпретации вообще. Судьба искусства кино, спикировавшего от роскоши своего "золотого века" к конвейеру современного "артхауса" - тот случай, когда сухая теория сумела заставить зеленевшее древо жизни засохнуть.
Захарову с этим процессом было не по пути. А выглядеть белой вороной он, наверное, не хотел.