Поделиться
- Возможно, это особенность именно петербургских авторов, - говорит одна из кураторов выставки Елена Василевская. - Петербург - город-текст, и художники очень чутко воспринимают эту особенность окружающего пространства. Кроме того, мыслящие и начитанные авторы видят в образе книги образ культуры как таковой, поэтому ее хрупкость и вечность завораживают.
Многие художники черпают в произведениях писателей темы для вдохновения, находят сюжеты, которые им хочется проиллюстрировать.
Поэтому довольно большой раздел выставки посвящен скульптурным иллюстрациям. Тут и многочисленные гоголевские персонажи, причем исполненные как в реалистической манере (Борис Воробьев), так и весьма метафорически (Анатолий Каплан). Тут и чудесный бронзовый кузнечик Владимира Петровичева, гротескно и выразительно иллюстрирующий саркастические стихи Ломоносова, "сочиненные по дороге в Петергоф, когда я в 1761 году ехал просить о подписании привилегии для академии, быв много раз прежде за тем же". И проекты памятников любимым писателям. Нельзя не упомянуть в этой связи проект памятника Иосифу Бродскому, выполненный Владимиром Цивиным, который - увы! - не установлен в Петербурге до сих пор. А "Луна над письменным столом" - гигантская гранитная композиция Дмитрия Каминкера могла бы стать монументом любому творцу, чьи занятия связаны с письменностью. Ее нарочитая тяжеловесность осязаемо указывает, сколь нелегок труд писателя и как долговечно созданное им слово.
Вообще, скульпторы очень по-разному видят феномен, называемый книгой. Для кого-то это - кубик Рубика с буквами на каждом кусочке, из которых можно сложить любой текст (Сергей Катран). Для кого-то - апокалипсическое предупреждение о раскультуривании нашей жизни (такова "Антикнига" Сергея Чернова, представляющая обрубок дерева, вырастающий было в книжный том, но разрубленный безжалостным топором).
Впрочем, и сами скульпторы довольно безжалостно относятся к букинистическим книгам. Так тонкие и нежные работы Елены Павловой в технике торширования вызывают двоякие чувства: с одной стороны, умилительно смотреть, как со страниц "Евгения Онегина" выбегают крошечные персонажи, описанные Пушкиным, а с другой - невольно ежишься от столь вольного вырезания и обрезания бумажной книги.