Поделиться
Теперь драматург предлагает нам свое оригинальное сочинение, и для его воплощения оказались нужны главная сцена, дуэт хореографов - Евгений Кулагин как постановщик и Иван Естегнеев как его помощник, композитор Давид Монсо и художница Ксения Перетрухина. Как ясно из перечисления авторов спектакля, постановка ближе к современному танцу, чем к собственно драматическому театру.
Ксения Перетрухина со свойственной ей изобретательностью и своеобразием сочинила легкий и подвижный, как крылья бабочки, двойной комплект комнат на сцене. Разделенные одной стенкой, два белых пространства с минимальными предметами условной обстановки трансформируются каждые минут 10-15, словно комнаты танцуют вместе с героями. Они то заполняются дымом, то заливаются лунным светом, то светлеют от солнца, на месте двери оказывается окно, стены проницаемы, шкафы превращаются в порталы в неизвестность. Все как во сне - бесплотно, обрывочно и таит смутную опасность. Жесткая пульсация музыки создает ощущение будоражащего напряжения и тревожной потерянности.
Хозяйки каждой комнаты, не знакомые друг с другом - женщины, одна постарше - ее играет Инга Оболдина, другая моложе - роль Чулпан Хаматовой. На два экрана над каждой из комнат транслируется видео, уже ставший привычным в театре заимствованный из кино прием - монтаж крупных планов героинь с коллажами их движений. При том, что реплики женщин редки и отрывисты, как то, что из чужой жизни выхватывает ухо, прижатое к стене, как-то очевидно, что обе очень одиноки.
При этом у старшей есть сын, а у младшей - мужчина, или же сменяющие друг друга мужчины, но понять что-либо про их отношения затруднительно. Действие раздроблено, алогично, вполне бытовые фразы начинают звучать абсурдом в нарастающей фантасмагоричности действия. Вот одинаковые, словно двоящиеся в глазах, старушки (Людмила Чиркова и Людмила Гаврилова), которые с детской непосредственностью являются на чужую вечеринку в незнакомый дом, устраиваются у окна, готовясь наблюдать солнечное затмение, а потом оказываются кошками. Вот курьер (Игорь Шаройко), который принес в дом посылку, которую никто не заказывал, и отказывается уходить. Вот входит некто величавый - ходули еще прибавляют роста Евгению Романцову, вот мать то ли спасает, то ли мучает сына (бессловесная роль Георгия Кудренко), кажется, нездорового психически, но это неточно.
Здесь вообще ни в чем нельзя быть уверенным, и меньше всего - в том, какого жанра зрелище предложено зрителю в этом смешении видео, контемпорари денс и драмы. Почему из шкафа вдруг высовывается будто бы бесконечный чей-то торс, почему, открыв дверь, героиня разговаривает с пустотой, почему из ванны, куда она одна опустилась, вдруг появляется еще несколько пар ног, кто этот полуночный вор - сон, призрак прошлого, еще что-то - угадать решительно невозможно, и на втором часе этих попыток зрительское внимание весьма притупляется.
Две прекрасные актрисы могли бы многое сыграть, если бы авторам спектакля было что им предложить, кроме более или менее сложных акробатических трюков, поддержек и прочих хореографических эскапад. Есть моменты, повороты головы, покой в позе или напряженность жеста, взгляд, интонация короткой фразы, когда героинями Оболдиной и Хаматовой хочется любоваться, узнать историю и характер каждой, но увы - вихрь танца снова влечет их туда, где не до объяснений.
Перелом случается в эпизоде с собакой, точнее, двумя собаками, которых почти одновременно замечательно играет Один Байрон. Больной пес-старичок, которого хозяйка пытается утешить игрушкой и накормить, старательно пряча от него и себя ужас близящейся разлуки; пес-молодой дуралей, ревнующий свою хозяйку к ее любовнику. Байрон мгновенно материализуется то в одной комнате, то в другой, меняя пластику и настроение, и то, как в этих миниатюрных сценах играют обе его хозяйки - чистое загляденье, а за то, что наконец на сцене внятно излагается хоть какая-то история, чувствуешь истинную благодарность.
Затем следует эпилог: к каждой героине приходит мать, произнеся стереотипный материнский монолог, полный упреков, поучений, воспоминаний и шаблонных оборотов, которые и были воплощены в спектакле с наивной буквальностью. Такой финал, где зрителю после всей сновиденной, абсурдной круговерти объясняют образы, прошедшие по сцене, напоминает ответник в конце задачника, поэтому хочется оставить в памяти не его, а лица актрис на экране, прекрасные в своей выразительности.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"