Поделиться
Любопытно, что эта песня вовсе не принадлежала к плеяде "песен о главном". В том плоском смысле, что подразумевал джентльменский идеологический набор. Соответственно, ни маршевых ритмов, ни речевок-припевов для школьных смотров песни и строя… Отсылка к "Маленькому принцу" и французскому авиатору круг аудитории точно не расширяла. Не пароль для "своих", конечно. Скорее, нить Ариадны, ведущая в лабиринт мировой литературы и музыки. Эта "нездешность" героя, который ближе к звездам, чем к миру сему, и французскому "Маленькому принцу", чем к "Песне о Соколе", его неприкаянность и смелость - как ни странно, и сделала его желанным героем на исходе оттепели, когда ни иллюзий, ни надежд на изменение здесь и сейчас почти не осталось. И это прощание с надеждой, но не с любовью и мечтой, в сущности, нерв фильма, в котором Олег Ефремов и Татьяна Доронина сыграли случайную встречу родных душ в сутулоке "мимошедшей" городской жизни как последний дар судьбы. Не случайно для них эта песня становится знаком душевного родства. Не случайно и героиня Дорониной поет ее застенчиво, используя интонацию и народной лирической песни.
Именно амбивалентность песни и позволяет ей стать точкой сборки для выставки, соединяющей античный миф об Икаре и традиции лубка (в работах Александра Максимова, например), отсылки к авангарду и иронию над гламуром (в серии Юрия Аввакумова, соединяющего фотографии звездного неба со стразами), добротную жанровую живопись с сюрреалистическим сюжетом в духе "Меланхолии" Ларса фон Триера (в триптихе "Завтра" Марии Сафроновой), почти монохромную абстракцию с хэштэгами из инстраграмма (серия #followme Павла Отдельнова)…
Справедливости ради, надо заметить, что "странные сближения" частенько родом из реальности. Просто хороший художник их всегда готов заметить. Как, например, Елена Сафонова или Яков Рубанчик, которые в 1941-1942 запечатлели громадные рыбины аэростатов. Их "выгуливают" по мощеным улицам, мимо барочных арок, солдатики в кирзовых сапогах, или надувают в сквере, в окружении почти ренессансного вида зданий… Художник Дмитрий Цветков, обнаружив на страницах детских книжек 1930-х годов правительственные телеграммы "челюскинцам" и спасшим их летчиков, расписывает эти книги красными самолетиками и ледоколом, хоть как-то смягчая барабанную дробь официальных указов прозрачной акварелью. Он пишет в манере "Лендетгиза", фактически "проявляя" сюжет о знаменитой ленинградской школе детской иллюстрации. А вот фрагмент романа "Мастер и Маргарита", где героиня летит на бал к Воланду над Москвой, он оркестрирует …нотной записью, которая расчищает страницу от сонма крошечных рисованных человечков-муравьев.
А рядом парит "Аэрозингер" Максима Харлова. "Аэрозингер", сложносочиненный объект из старой швейной машинки, - неточная рифма к хлебниковскому зинзиверу и кузнечику. Он выглядит утраченным звеном эволюции между "Летатлиным" и поделками из серии "Сделай сам"… В нише - толстая книга доктора Николая Арендта "О воздухоплавании, основанном на принципах парения птиц". Вышла в 1889. А девять лет спустя юный Володя Татлин будет в Харькове наблюдать за испытаниями летательного "снаряда", сконструированного доктором К.Я, Данилевским. А еще сто лет спустя, в 1997, Леонид Тишков напишет акварель на это событие. Нет, не оду - рисунок, посвященный воздухоплавателям и художникам…
Вот и кураторы не оду складывают - сплетают рифмы неочевидные. Собственно, эти переходы-связки, мостики, наверное, и есть хрупкая, нежная ткань - то ли белого стиха, то ли сюжета выставки. Да, она дышит историей. Но история тут род эфира, в котором плывет голубой шарик планеты. В его пространстве просто рукой подать от книжек докторов про птиц - до первых ракетных двигателей, от утопической мечты о полете - до железной поступи имперского орла, от символистов начала ХХ века - до притч Гарифа Басырова… И кажется, кроме песни "Нежность" в качестве ключа тут подошла бы "Меланхолия" Дюрера.