XXVI фестиваль российского кино "Окно в Европу" стартовал в Выборге
Точнее, по набережной с оркестром. Процессия во главе с духовым оркестром и актерами на ходулях, отважно и лихо приплясывающих на брусчатке старого Выборга, с актерами-мимами в тельняшках движется к кинотеатру "Выборг Палас", вовлекая в праздничный поток мам с детьми и пап с камерами, местных жителей и отдыхающих, кинематографистов и зрителей. Один из самых демократичных, фестиваль по традиции ориентирован, с одной стороны, на представление максимально широкой панорамы российского кино за год, с другой стороны - на исследование зрительской аудитории. В этом году для голосования зрителей сделано мобильное приложение, по которому можно проголосовать в течение 20 минут после фильма и только вблизи кинотеатра. Так "Выборгский счет" (итогом которого становится приз зрительских симпатий "Золотая ладья"), включающий все фильмы, показанные на фестивале и учитывающий мнение зрителей, кинематографистов и пишущих о кино, стремится максимально объективно картографировать зрительские предпочтения.
Но не единым маркетингом живо кино. Выбор для фестивального постера кадра из фильма "Я шагаю по Москве" (1963), снятого Георгием Данелия по сценарию Геннадия Шпаликова, напоминает о моцартианской природе искусства, его легком дыхании (что одного корня с вдохновением), неотделимом от вольности и любви. Интересно, что два фильма, показанные на открытии: внеконкурсный фильм Гарри Бардина "Болеро 17" и картина "В Кейптаунском порту" Александра Велединского - подхватили и развили эту тему. Как и в оттепельном фильме, музыка, интонация песни задают не только интонацию, но и ритм и даже структуру фильма.
В фильме Бардина орнаментальный рисунок "Болеро" Мориса Равеля акцентируется нарастающим ритмом марша и движением глиняных брусков на конвейере. Бруски проходят формовку, превращаясь в фигурки людей. Затем - обжиг, который фиксирует тело и голову в неизменном положении. Ряды шагающих в ногу человечков, глядящих себе под ноги, сходят с заводского конвейера. Производство нового человека, эту излюбленную метафору революционного искусства 1920-х, Гардин визуализирует буквально. Конвейер - идеальный механический балет в духе Леже, а парад в свою очередь оказывается балетом. Гардин явно передает привет от Мориса Равеля Эрику Сати, автору одноактного балета "Парад", декорации и костюмы для которого делал Пикассо. Но Бардин не был бы Бардиным, если бы удовлетворился однозначной метафорой. Лучшие его фильмы, будь то "Выкрутасы" или "Адажио", обнаруживают драму, казалось бы, в естественном логичном развитии. Но "Болеро" Равеля - музыка, в которой принципиально нет развития, о чем упоминал и сам композитор. Повтор не развитие, а его иллюзия. Но в то же время "Болеро" написано для танца. И встреча двух музыкальных тем - марша и испанского танца - в визуальной интерпретации Бардина становится конфликтом механического человека и человеческой страсти, коллектива на марше и влюбленных, сделавших шаг в сторону, туда, где трава и сад. Но шаг в сторону из строя, как известно, приравнивается к побегу, со всеми вытекающими последствиями. Возвращенные из райских кущ проходят вновь формовку-перековку, и ритм марша и тяжелого шага, кажется, окончательно побеждает в фильме. Но кроме травки есть еще небо, и именно туда улетают влюбленные, повторяя сюжет картины Марка Шагала. Так музыка становится плотью фильма, превращая историю (в том числе и искусства ХХ века) в мощное лирическое высказывание. Нельзя не заметить, что у этого сюжета есть восхитительный оптимизм детской сказки, особенно явный по сравнению с "Адажио". Надо ли говорить, что рассказ о том, как ожившие куклы сбегают из механического мира, заставляет вспомнить и о непослушной деревянной кукле Буратино?
Фильм Александра Велединского "В Кейптаунском порту" заимствует не только название у популярного шлягера конца 40-60-х, но и сюжет, и структуру, и интонацию. История двух штрафников и юного моряка, перестрелявших друг друга в июне 1945 на Дальнем Востоке просто так, из опаски и военной предосторожности, отлично в этот сюжет городской баллады ложится. Но Велединский апгрейдит финал, оставив всех трех мужиков в живых и подарив им второй шанс после встречи со смертью. Ситуация прямо противоположная фильму "Живой". Там история погибших солдат и их друга развивалась post mortem на грани военной драмы и фольклорной былички. Здесь история трех выживших после перестрелки героях получает продолжение - аж до 1996 года.
Хэппи энд расширяет спектр жанровых возможностей. Перепад стилевых регистров заложен в правила игры. Условному сюжету жестокого романса Александр Велединский находит параллель в мистических фэнтази, упоминая в титрах о вечной борьбе светлых и темных сил в день летнего солнцестояния. Помимо трех персонажей (скорее характерных типажей, чем героев) автор вводит хор мальчиков, который по всем правилам античной драмы становится одним из действующих лиц. Собственно, они поют и протяжную народную песню "Эй, ухнем!", и в финале - балладу "В Кейптаунском порту", закольцовывая сюжет.
Сюжет о противостоянии человека и рока, смерти и надежды на спасение, которую дарит фильм, в такой композиции требует не разрешения, а ритмического повтора. Разумеется, с вариациями. Популярный музыкальный мотив в переводе на кинематографический язык обретает лихость гэгов и обаятельность аттракциона. Велединский по сути предлагает в фильме краткий курс истории кино: от Великого Немого до сериала "Бандитский Петербург", от сурового стиля "Холодного лета 1953 года" до гангстерской саги с африканскими страстями (скажем, "Однажды в Кейптауне"), от "Отелло" до советской комедии и фэнтази… Но эта синефильская история нигде не переходит ни в пародию, ни в постмодернистский стеб. Разностильные эпизоды объединяет в фильме, кроме песен, упорная простодушная вера в неизбежность победы всего хорошего над всем плохим. Отчасти сказочная, отчасти детская… Но лица мальчишек, поющих старую песенку на причале, не оставляют сомнения, что цена выбора, который делается здесь и сейчас, высокая. Недетская.
Александр Велединский, режиссер ("Русское", "Живой", "Географ глобус пропил", "В Кейптаунском порту"):
- Сценарий я написал в 1997 году. Даже до "Бригады". Леша Сидоров прочитал его одним из первых и сказал: "Это же дорогой арт-хаус". Благодаря сегодняшним технологиям, мы смогли его поднять. Но начинали несколько раз: в 2002, в 2007-2008… Потом был кризис, и после него пришлось начать все сначала.
Мне было интересно, что действие происходит в трех местах одновременно: в Петербурге, Севастополе, Кейптауне. Плюс флэшбэки. Мне надоело линейное кино. Я его ненавижу. Формула финальная в титрах "Если есть Зло - значит есть и Добро" - для меня истина. Мне абсолютно неинтересно, когда мне показывают мерзость и грязь. Все мои фильмы имеют надежду. А я думаю, что в этом смысл, главный и единственный.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"