Первый из них - Кант, где я родился без самого малого семьдесят лет назад, откуда меня увезли девятимесячного, когда отец получил новое назначение. Киргизы говорят, что человек непременно возвращается умирать в то место, где на землю пролилась первая капля его крови. Кто знает... Когда через пятьдесят три года после рождения впервые приехал в этот уютный город в Чуйской долине, то душу мою посетила удивительная благодать, которая не позволяла думать о неизбежной смерти.
Мысли о смерти не покидали меня в другом таком же небольшом городке почти в самом центре Украины. В Винницкой области Хмельник известен своими уникальными минеральными водами и памятниками культуры разных эпох. Об этом с вами поделятся самые разные поисковые системы. В которых, разумеется, нет упоминания о том, что здесь в еврейском местечке с таким же названием родился мой отец в 1912 году, отсюда 12 лет от роду, сиротой, пошел искать счастьях в шахтах Донбасса, сюда вернулся незадолго перед войной. Женился, увидел дочь, но не увидел сына, который родился, когда отец ушел в армию. Его первая семья не смогла уберечься от фашистов. Здесь они и покоятся, в одной из девяти братских могил, где захоронили более двадцати тысяч евреев. Как сказал мне один из местных жителей про мою родню: "Они не мучились, их просто сожгли..." Спасибо моим киевским друзьям, которые помогли мне добраться до этих могил.
Не мучились и мой прадед с прабабушкой - их расстреляли около их дома в Одессе на улице Бебеля по дороге в гетто. Здесь родилась моя мама. В Одессе я жил почти полгода в середине 50-х годов у сестры моей бабушки, в доме из ракушечника с земляным полом, ходил в русскую школу на 4-й станции Большого Фонтана. Был потрясен, когда узнал, что Марко Вовчок не мужчина, но это не помешало мне навсегда полюбить особую мелодику украинского языка и литературы. Когда в этом доме собиралась вся одесская ветвь моей семьи, было ясно, что такое настоящая радость бытия. В середине 50-х, несмотря на все потери и страхи, укрепилась та вера в прекрасное будущее, которая родилась в пору праздничных салютов 1945 года.
Затаив дыхание, сидел под столом в нашей комнате в московской коммуналке и слушал, как взрослые шепотом обсуждали закрытую часть доклада Н.С. Хрущева на ХХ съезде КПСС. И боялись поверить в то, что можно бояться чуть меньше, чем прежде...
В Москву меня привезли летом 1949 года, в деревянный двухэтажный дом на углу Краснопролетарской и Селезневской улиц, неподалеку от знаменитых Селезневских бань и ровно напротив пожарной каланчи, где до заключения в Бутырскую тюрьму один день под стражей держали Маяковского. И что бы ни было записано в моей метрике, я по сей день ощущаю себя москвичом.
Сравнительно недавно, в начале нынешнего тысячелетия, один мой петербургский знакомый спросил по телефону у другого моего петербургского товарища: "Ты в городе или в Москве?" Ленинградско-петербургский снобизм в отношении Москвы и москвичей знаком мне с самого отрочества. Императорский Петербург своей сочиненной красотой всегда вызывает у меня восторг - но любовь отдана Москве. Москве как городу, который, изменяясь в размерах, приобретая новых и новых жителей, во многом сохранил ту душевность, которая отличала его веками. Как говорили до революции, "Санкт-Петербург - это голова России, а Москва ее сердце". Это определяло социальный и культурный код москвичей и петербуржцев даже в те поры, когда потомственных горожан осталось совсем немного. Замечу, что Петербург сохранился во многом благодаря тому, что большевики вернули столицу в Москву, которая из-за своего нового столичного статуса потеряла множество замечательных исторических мест. Да и строительный зуд 1990-х-начала 2000-х, казалось, добивал историческую Москву. Но все же...
Моего старого дома, который до революции принадлежал московскому борцу Василию Сычеву и где в годы моего детства в нашей коммуналке жили его потомки, уже нет. Но рядом сохранился храм Преподобного Пимена Великого в Новых Воротниках, который не закрывали в советское время, - туда моя еврейская бабушка вместе с нашими русскими и татарскими соседками ходила освящать куличи. Бабушка была чемпионом нашей коммуналки именно по куличам. Запах пасхального теста моего детства странным образом возвращается ко мне, когда сегодня вхожу в узбекскую пекарню у метро "Коломенская", рядом с домом моей мамы. Когда в 1968 году наша семья соединилась в новой 53-метровой квартире, полученной от ЗИЛа, где тогда работала мама, это была далекая окраина, заводской поселок, сегодня, чуть ли не центр города... Когда сюда провели метро, я знал наизусть названия всех станций - сегодня это невозможно. Москва стала мегаполисом, но от этого не перестала быть городом, который на протяжении веков разрастался хоть и хаотично, но естественно, органично, как живой организм. Отсюда ее особое тепло. Здесь даже "понаехавшие" вроде меня ассимилируются быстрее, чем в любом другом городе России, а может быть, и мира, и становятся москвичами.
У меня нет розовых очков - именно в таких городах социальные противоречия острее, чем где бы то ни было. Москва не исключение. И все же - это город, открытый к людям. Особенно в последние годы. Город, у которого много проблем, но и много надежд. Город, который всегда с тобой.