Поделиться
Иногда вечерами около деревянного сруба Александра Наумовича останавливались автобусы, случалось, и грузовички, набитые молодыми людьми, которые начинали скандировать: "Са-ша Цфас-ман, вы-хо-ди!" И седой человек не выходил, а выбегал к ним в своих неизменных, невиданных тогда белых шортах. Здоровался, жал всем руки, а потом машины подъезжали ближе к забору, он садился за рояль на террасе - и звучал джаз! Начинал всегда со своего коронного "Неудачного свидания", завершал неизменно Гершвином. Он вообще считал, что настоящий джаз закончился именно на Гершвине, а все остальное - лишь более или менее удачные его перепевы.
Дачный участок Цфасмана в деревушке Ново-Дарьино напоминал настоящий розарий. Вокруг деревянного сруба аккуратнейшие посадки. И каких только роз здесь не было! Алые и бархатные, белые и желтоватые, маленькие карликовые и огромные, размером чуть ли не со здоровенный подсолнух. Было это во второй половине 1950-х - 1960-х, и немного в те времена людей так увлекались цветами. Да и удовольствие было из дорогих. Но Александр Наумович Цфасман честно тратил на любимые розы изрядную часть своих немалых гонораров.
Один из основоположников советского джаза, прекрасный композитор и великолепный пианист, он известен не только "Неудачным свиданием", "Быстрыми движениями" и "Спортивным маршем", но и чисто симфоническим концертом для фортепьяно с джаз-оркестром. 20-летний студент московской "консы" (консерватории) в 1926 году основал АМА-джаз и потом три десятилетия писал музыку и возглавлял популярные оркестры.
Прочно и основательно поселился на даче в четырех с половиной километрах от станции Перхушково в 1955-м. Жена Ксения Григорьевна и сын Роберт жили в уютной квартире на улице Горького, а он при каждом удобном случае вырывался в Ново-Дарьино. Уж не знаю, как снизошла на него любовь к розам. Был я тогда слишком молод, даже мал, а жил совсем рядом через забор, в котором была проделана между двумя нашими участками зеленая, никогда не закрывающаяся ни с одной из сторон калитка.
И едва ли не первое впечатление безмятежного деревенского детства - знаменитый композитор с неизменно здоровым ведром, а потом и тележкой, старательно и усердно собирающий навоз на местных коровьих пастбищах. В своих поначалу белых неизменных шортах, теннисных тапочках на босу ногу Александр Наумович аккуратнейше сгребал совком коровье золото в свое ведрище и тащил на участок. Роста небольшого, но страшно спортивный, он натаскивал это добро и удобрял бесконечные полоски земли с розами. А как тщательно, тяпочкой, грабельками рыхлил приготовленную для цветов землю. В Перхушково главенствовала глина, и без навоза, торфа, других удобрений розам было бы не выжить, не прижиться.
Иногда и мне, подрастающему, казалось, что дядя Саша слишком усердствует. Его длинные музыкальные пальцы пианиста разминали буквально каждый кусочек глинистой тяжелой земли. Мой отец - товарищ Цфасмана по жизни и по даче, - видя все эти упражнения, изредка перевешивался через редкий забор: "Саша, ну что вы делаете! Поберегите руки. Садоводов - много, но кто будет играть джаз?" Александр Наумович только посмеивался: "Какие тут Гершвин и Цфасман, когда есть такие розы! Заходите, гляньте на красавиц". И следовали семейные экскурсии по розарию. Александр Наумович мог долго объяснять, какая роза в его живой коллекции самая ценная. Эту он привез откуда-то с юга, где увидел во время гастролей. Вот ту подарила жившая в паре километров поэтесса и друг дома Агния Барто. Та приобретена у знаменитого коллекционера за баснословную (по тем сравнительно дешевым временам) сумму. А вот эту - действительно королевскую - прислали из самих Нидерландов. Та же, видите, она чуть похуже, закуплена в Англии. В былые годы это казалось каким-то небывалым волшебством.
В хорошие минуты дядя Саша бывал щедр, и кое-что перепадало соседям. То отросточки, которые изредка даже и приживались на нашем соседнем участке с суровой ново-дарьинской почвой, то какие-то корешки, которые мы прикапывали в надежде вырастить розу "как у Цфасманов". Но, честно говоря, получалось далеко не всегда. Не было той любви и фанатизма, которых требовали цветы. И они, родимые для Александра Наумовича, но не для нас, каким-то образом это чувствовали.
А к соседу ходили целые экскурсии. Приезжали академики из соседнего поселка. Очень часто наведывались всяческие заслуженные и народные артисты. Любовались розами футболисты знаменитого тогда московского "Динамо" - Царев, Короленков, Соколов... За них дядя Саша болел страстно. Вот и меня к динамовцам таскал на стадион в Петровском парке. К футболу приучил, а к розам и садоводству - нет. Может, лучше было бы наоборот? С удовольствием бродили по розарию еще совсем зеленые и молодые Аркадий Арканов и Григорий Горин.
Уже в студенческие годы я, как-то набравшись наглости, спросил: "Дядя Саша, а почему вы мало тренируетесь?" Он воспринял мой вопрос неожиданно серьезно, поправил: "Знаешь, как это у нас - тут уж дано или не дано. Кому Бог дал играть и понимать, тот играет. А репетировать - ну часом больше, двумя меньше..."
По-моему, он репетировал двумя меньше. Но природный талант был таков, что выпускник консерватории Александр Цфасман до сих пор почитается в своей джазовой среде как великолепный композитор и гениальный - легкий и понятный - исполнитель. Каково было Цфасману играть джаз в советские времена. Он никогда не жаловался, не сетовал на судьбу, иногда лишь подшучивая над нелюбовью властей к "этой буржуазной музыке", повторяя: "Разве можно не любить джаз, розы и блондинок?"
Александр Наумович, заслуженный артист РСФСР и любимейший для многих композитор, пианист, умер в 1971 году. Заболело сердце, его перевозили из какой-то больницы в кремлевку. По дороге стало еще хуже... Ранний уход.
Сейчас, спустя десятилетия после его такой нежданной смерти холодным февралем 1971-го, к творчеству недооцененного музыковедами, но не слушателями композитора проснулся интерес. Впрочем, он всегда плевал на славу.
У него были свои увлечения. Иногда хулиганил. Всегда гонял на своей светлой "Волге", забывая о скорости, иногда открыв окошко, на ходу кричал зазевавшимся пешеходам: "Привет с Ваганькова!", на котором он и похоронен. Милиционеры Цфасмана знали и никогда не штрафовали. Любил лихо затормозить и подвезти до Перхушково какую-нибудь хорошенькую девушку.
...Ему, талантливому в музыке, давалось все и в спорте. Да уж, тут действительно дано или не дано. Великолепно играл в теннис, ездил на Николину Гору на корты и особенно гордился победами над академиком Бруно Понтекорво и чемпионкой Москвы военных и послевоенных лет Ниной Лео. Научил меня играть в настольный теннис и переживал, даже обижался, когда стал проигрывать: "Вырастил на свою голову". Бывший игрок команды "Стрелы" из Горького Цфасман в футболе был неподражаем. Жонглировал мячом с каким-то артистизмом и отдавал очень точные пасы, всегда прорываясь по любимому правому краю. Фанатичный болельщик "Динамо", он дружил с Царевым и Соколовым, которого ласково называл Соколенком. А на дачу приглашал тогда популярных Короленкова, Фадеева... Мы, не раз разделившись на команды, играли вот в таком составе: Цфасман, Аркадий Арканов, Григорий Горин плюс кто-то из знаменитых "динамовцев" против Царева и нас, мальчишек, во главе с сыном Александра Наумовича - моим другом Робертом. Однажды дядя Саша схлопотал удар по лодыжке. Закончилось гипсом и отменой гастролей. Он шутил: "Ваша грубость обошлась нашей Родине очень дорого. Вынуждена платить мне огромные больничные".
Знаете, мне тогда показалось, что об отмене гастролей горевал дядя Саша не слишком. Теперь мне видится, что он многое не успел в музыке, не свершил того, что было действительно дано. Ни мысли о лени. Убежден, давили недовостребованность, какое-то официальное недопризнание.
Я с детства болел за "Динамо". Мама была счастлива: "За кого еще? Я на шестом месяце ходила на Хомича с Бесковым. Папе говорила, что пошла погулять с подругой Зикой, а сама с ней - на стадион. Так что "Динамо" у тебя в генах".
Оказалось, у нас с Александром Наумовичем одинаковая страсть. Композитор и мальчишка заполняли футбольные таблицы, всегда особо выделяя результаты родного "Динамо". Сейчас бы сказали, что Цфасман был фанатом. И, горжусь, с малолетства несколько счастливых раз брал меня на стадион. Мы всегда сидели на лучших местах, и Цфасман болел страстно, как мальчишка, кричал, вскакивал, размахивал руками, громко комментировал. На трибуне к нему прислушивались, никогда не делали замечаний, знали - это сам Цфасман. В перерывах, оставив меня на трибуне, почти всегда бегал в раздевалку - "к нашим". Его всюду охотно пускали, и, скажу точно, был он у динамовцев любимцем. Иногда на матчи со "Спартаком" прихватывал и моего ровесника - дружка, соседа по даче Андрюшку Пташникова. Тут Александр Наумович садился между нами. Болели мы с Птахом за разные команды, могли и подраться.
Но в ту пору "Динамо" давало гораздо больше поводов для радости, и однажды, когда мне только стукнуло десять, дядя Саша преподнес роскошный подарок. Взял на чествование динамовцев, завоевавших в 1959 году очередное звание чемпионов СССР.
В клуб Дзержинского, что чуть позади главного здания Лубянки, нас пропустили как по маслу. Огромный зал был забит под завязку. Цфасмана сразу же потащили в президиум, и он бросил мне на ходу: "Усаживайся и без меня не уезжай". Тут мне вроде несказанно повезло. Все битком, а одно место во втором ряду свободно. Я уселся рядом с женщиной, несколько выделявшейся на фоне строгого динамовского благолепия. Плохо одетая, она, чавкая, жевала бутерброд, завернутый в мятую газету. Началось празднество, и я впервые увидел вблизи всех, буквально всех своих любимых игроков во главе со Львом Яшиным. Вручали золотые медали, приветствовали, предоставляли слово сначала своим косноязычным футболистам, а потом тренерам - гостям из других московских команд. Вдруг, когда объявили армейцев, женщина рядом вскочила, взорвалась, заорала совсем не благим матом: "А Бобер не пришел! (скажем, Бобров испугался. - Н.Д.)". И как засвистела. Мгновенно, все же клуб Дзержинского, возник хрипатый охранник: "Машка, стерва, ты как сюда пробралась? Молчи, сиди тихо. Выставлю". Женщина уселась, доедая бутерброд. Остальное происходившее на сцене ее совсем не интересовало.
Начался концерт, открывал который все тот же Александр Цфасман. После всего этого ритуала он подошел ко мне и спросил: "Ты хоть знаешь, с кем сидел?" Я, конечно, не знал. Цфасман широко улыбнулся: "Да это же Машка. То ли юродивая, то ли просто сумасшедшая болельщица армейцев. С ней никто рядом и садиться не хотел". Машку я видел, помню это точно, и в начале 1990-х, когда она, ничуть не изменившаяся, как бывает только с юродивыми, бродила по трибунам "Динамо", выкрикивая свои безумные лозунги.
Хорошо знали Александра Наумовича не только динамовцы. Я был в добрых отношениях с наставником - основателем "Спартака" Николаем Петровичем Старостиным. Бывало, гуляли вместе по Садовому, и как-то он спросил меня: "А что, Сашина жена, Ксения Григорьевна, жива? Тогда передавайте ей от меня большой привет". Я оживился, вспомнил, что, уже будучи студентом, слушал рассказы дяди Саши о том, как на спор они пили коньяк со Старостиным в "Метрополе"... из спичечных коробков: чья коробочка первой расклеится. Николай Петрович рассмеялся: "Это вы, Николай Михайлов сын, попутали. Я не пил никогда. А Саша и мой братец Андрей Петрович любили. Знаю я эти их штучки".
Быстро пролетают время и жизнь. Иногда выхожу на крыльцо, вдыхаю наш ново-дарьинский воздух, и откуда-то из глубины ушедших лет чудится мне запомнившийся аромат дяди-Сашиных роз. Они не пахли, нет - было какое-то чувство благоухания и неизвестно откуда взявшегося счастья. До чего же славно мы жили и какие надежды испытывали! Все сбудется, все будет так хорошо... Но аромата больше нет. И нет больше тех роз. Их пытались холить, лелеять, но им было неловко оставаться на этом свете без дяди Саши. Они не выдержали без хозяина. Быстро, как и он, увяли, ушли, не перенеся его смерти. Как много ушло и как мало нас осталось. Остались лишь воспоминания и музыка Цфасмана, которая в эти годы потихоньку возвращается.
Как и отец, сын композитора Роберт умер внезапно. В доме жила его жена Тамара. Земля, а не старинные дачки на Рублевско-Успенском шоссе сделалась баснословно дорогой. Многие старые владельцы не потянули дороговизны открывшихся магазинов, наемной рабочей силы и налогов. Появлялись новые неизвестные люди, бульдозерами сносившие домишки на купленных ими участках. По-моему, запахло жареным, и не только шашлыками. Рядом с нами новый хозяин под корень вырубил густой лес, высаженный еще Цфасманом за забором. Деревья вывозили, а кустарники мельчили и жгли, постоянно жгли, наполнив волшебный некогда воздух дурной копотью. А 9 мая 2015 года, как такой день забудешь, загорелась и дача Цфасмана. Я, с детства веривший в храброго пожарника дядю Степу, звонил по тревожному номеру, никак не понимая, почему пожарные машины выехали не из соседнего поселка в полутора километрах, а из довольно далекого от нас, особенно в такие 30 минут, города Одинцово. Дача Цфасмана пылала. С трудом из нее выбралась бедная Тамара. Огонь перекинулся и на наш участок. И мы бы сгорели дотла, если бы не наше родное Ново-Дарьино. Ринулись на помощь все - друзья и незнакомые, бежали здоровые дядьки со шлангами и огнетушителями, детишки с игрушечными, но полными ведрами. Модно одетые дамы вручную тягали воду из колодца. Молодые ребята, из-за праздничного стола добровольно сбежавшие, забирались на крыши подсобных построек, буквально метелками сбивая пламя. Ясно, что соседний участок самим, без все ехавших и ехавших пожарных было не спасти. А наш - спасли, отстояли. Сосед в России больше, чем сосед. И к приезду казавшейся Богом посланной машины мы были уже в относительной безопасности. Пожарные не очень торопились. Тушили, как могли, особого героизма не проявляли. А потом у них, так уже бывало, когда несколько лет назад приезжали тушить дачу знаменитого банкира Виктора Геращенко, закончилась вода. Я молил, просил: второй этаж каменной, казалось, на века сооруженной соседней дачи можно было потушить. Меня, да и всех других, не слушали или не слышали: уселись отдыхать. Я спросил "Почему?", и мне с недостойным спокойствием ответили: "Устали". Все-таки приехала еще одна машина с цистерной, наподобие разъезжавших в довоенных фильмах. Но и там что-то не шло, сломалось, вода никак "не подавалась". Короче, дачи Александра Наумовича Цфасмана не стало. И еще пару лет мародеры тащили из нее какие-то железки, остатки кровли.
Что это было? Считайте и понимайте, как хотите. Дачу, вернее участок, продали, и теперь у нас новые соседи, с которыми пока не знакомы. А на том самом месте, где был высаженный композитором густой лесок и с которого примчался красный петух, мигом выросла линейка новых красивеньких магазинчиков. Сначала люди в них не заходили. Но теперь стали наезжать. Стоянка удобная. Продукты пусть недЭшевые, зато хорошие. Продавцы - вЭжливые. И над всем этим веет несокрушимый запашище вкусного жареного мяса.
Но все же иногда мне казалось, что вот-вот повеет аромат дяди-Сашиных роз. Я выхожу на крыльцо, вдыхаю воздух. Нет, аромата больше нет. Мне просто почудилось.
Но почему-то, я знаю это точно, через месяц-другой я снова выйду поздним вечером на родное крылечко и попытаюсь вдохнуть, поймать то, чего нет, что ушло безвозвратно и навсегда.