"Календарь поэзии": И все-таки есть такая профессия - папина дочь
Вот девочка Марина.
А вот ее машина...
Валентин Берестов. Про машину, 1957
Да-да, это та самая Марина.
А вот ее книга*.
Я еще не дочитал и первой главы, когда мне захотелось читать книжку вслух родным и друзьям.
Я знал Валентина Дмитриевича Берестова совсем немного, и книга Марины Берестовой стала для меня продолжением этого драгоценного для меня знакомства.
Книга вводит читателя в дом поэта, в его семейную и творческую жизнь.
При этом книга Марины деликатна и бережна, в ней есть та редкая мера откровенности, та ее граница, которую не всегда чувствуют мемуаристы.
В книге Марины - хоровод портретов замечательных людей, друживших с Валентином Берестовым. Увы, друзья редко передаются по наследству. Мало сегодня таких семей, где дети дружат с друзьями своих родителей. Но вот Валентин Дмитриевич передал Марине всех своих друзей, и благодаря этому она рассказывает нам не только об отце, но и об Эдуарде Бабаеве, Науме Коржавине, Федоре Поленове, Леониде Лиходееве, Борисе Заходере, Андрее Чернове, Эдуарде Успенском, Андрее Анпилове (кстати, Андрей написал к книге замечательное послесловие).
В книге много не публиковавшихся ранее строчек Берестова. Это и стихи, и письма, и записки.
Отыскала Марина и открытку, которую Корней Иванович Чуковский послал Дмитрию Матвеевичу - отцу поэта. Открытка была написана после войны, когда Дмитрий Матвеевич вернулся из плена, узнал о том, как Чуковский спас его сына от голодной смерти в Ташкенте, и написал Корнею Ивановичу благодарственное письмо.
Вот что ответил Чуковский: "Дорогой Дмитрий Матвеевич! Вы, конечно, очень преувеличиваете мою роль в деле помощи вашему сыну. Валя встал бы на ноги при всех обстоятельствах. Всякий - в первый же час знакомства с ним - чувствовал, что это необыкновенная личность... Его одухотворенность повышала нравственную температуру в том обществе, где он появлялся..."
Чуковский пишет здесь о 14-15-летнем Вале. А я познакомился с Валентином Дмитриевичем, когда ему было под семьдесят. И сразу восхитился в нем именно этим: благородством, одухотворенностью. То, что мудрый Корней Иванович прозрел в худеньком подростке-очкарике, через полвека стало всем очевидным.
Однажды кто-то упрекнул Марину: "Как вы, взрослый человек, позволяете, чтобы вас представляли чьей-то дочкой! Ведь дочка - это не профессия".
- Ну уж это как для кого! - рассмеялась Марина.
В предисловии к книжке Марина, вспоминая эту историю, пишет: "Мой папа считал, что быть его дочерью - это даже не профессия, а звание. "Уволю, - угрожал он, если вдруг был мной недоволен, - переведу в племянницы!"
Мне кажется, совсем необязательно отцу быть знаменитым, чтобы дочка чувствовала себя в высоком звании дочери. Но обязательны: взаимное притяжение, любовь, прощение, глубокая и искренняя заинтересованность в делах и заботах друг друга.
Пишите об отцах, не думая об их славе или бесславии, не ожидая издателей, не сетуя на беспамятное время. Памятным или беспамятным мы его делаем сами.
*Марина Берестова. Профессия - дочь. Издательство "Мир детства", 2018.
Дата
В этом году исполнилось 90 лет со дня рождения Валентина Берестова.
Лидия Чуковская. Памяти детства.
Патрисия Томпсон (Елена Владимировна Маяковская). Маяковский на Манхэттене. История любви...
Наталья Яшина. Воспоминание об отце.
Марина Тарковская. Осколки зеркала.
Екатерина Рождественская. Жили-были, ели-пили...
В детстве папа называл меня Лап Лапыч, а я его Топ Топыч.
Лапыч - это, наверное, от "лапочка" и потому, что руки у нас были совсем одинаковые. Папа время от времени требовал: "Отдай мои руки!"
А Топыч пошел оттого, что папино присутствие в доме было всегда заметно. Вернее, слышно.
***
Ко мне папа, как я всегда считала, относился крайне несерьезно.
"Моя дочь, - почему-то любил говорить он. - Захочу - с кашей съем".
Я так никогда и не могла понять, зачем ему надо было меня есть с кашей?
Я к нему тоже относилась без особого уважения.
Папа любил вспоминать, как, едва научившись ходить, я прогуливалась прямо по нему и радостно заявляла: "Ты - снег! Я хожу по снегу!"
***
Когда папа работал, мне разрешено было ему мешать. Не всегда, конечно, а только если случалось что-нибудь важное.
А важное в моей жизни случалось в ту пору довольно часто. Папа это прекрасно понимал и не сердился за то, что я его отрываю от работы из-за сущих, по мнению взрослых, пустяков.
...Вообще-то, если папа был действительно занят, то я старалась ему не мешать.
Я с раннего детства знала, что работать мой папа может в совершенно неожиданных местах и в самое необычное для нормальных людей время.
Вот идем мы вместе гулять, болтаем о всякой всячине. "Папа, а ты знаешь..." - начинаю я, смотрю на него и прикусываю язык. Сейчас лучше мне немного помолчать. Папины глаза его из серых стали голубыми, а так бывает только, когда он работает.
***
Сердился он на меня крайне редко.
Отец у Марины большой
либерал
Ни разу ремнем он Марину
не драл!
Папа всю жизнь грозился меня отшлепать, но все как-то не получалось, хотя было за что.
***
Оставляет мне папа деньги и записку:
Денег дочке оставлена масса.
Ты купи себе рыбы и мяса,
Молока, творога и редиски,
Съешь все то, что указано
в списке.
Если ж купишь конфет
и халвы,
Не сносить тебе, дочь, головы!
Я настолько привыкла к таким запискам, к постоянным рифмам и стихам, что много лет мне казалось, что это все в порядке вещей, что по-другому жить просто невозможно.
***
Первый инфаркт случился у папы, когда ему было чуть больше сорока, с тех пор папа всегда носил с собой нитроглицерин, который ему приходилось глотать в самый неподходящий момент и в самых неожиданных местах.
"Сердцу не прикажешь", - шутя объяснял папа, а я сразу вспоминала, что любая минута может оказаться последней.
Когда папа был рядом, я наслаждалась каждой минутой общения с ним. Кое-кто удивлялся, глядя на нас: все говорят и говорят, а наговориться не могут.
***
Я на всю жизнь сохранила этот восторг, который я чувствовала, стоило мне только заговорить о своем папе. Как тогда в детстве, когда я кричала: "Ты - снег! Я хожу по снегу!.."